– И что с этой Шайей стало? – тихо спросил я.
– Я охотился за этой тварью несколько лет. И в конце концов выследил. Поймал. Одолел. Допросил. Осудил. И приговорил к смертной казни на костре.
Торквемада сделал паузу, крепко сжимая балконные поручни. Мой взгляд упал на его руки. Вполне обычная правая – костлявая старческая длань, изборожденная морщинами и увитая синими венами. И жуткая, зловещая левая – угольно-черная, вздувающаяся пузырями и лишенная ногтей. Посреди запястья кожа лопнула и разошлась, открывая голые кости. Тоже черные и даже, кажется, слегка дымящиеся.
– Королева Ведьм Шайя так и не пожелала раскаяться в грехах своих, – помолчав, вновь заговорил мой собеседник. – Она умерла в страшных мучениях, отринув исповедь. Я до сих пор помню, как ужасно она кричала, когда ее пожирало пламя. До самого последнего момента она оставалась жива и в сознании – даже превратившись в обгорелый скелет, она все еще клацала зубами, все еще тряслась в немыслимой агонии. На том месте, где ее сожгли, по сей день остается пятно выжженной земли – даже спустя двести лет там ничего не растет.
– И какая связь?..
– Перед смертью, когда пламя уже лизало ей кожу, ведьма прокляла меня. Она наложила на меня страшное проклятие, предрекши, что отныне я вечно буду чувствовать то же, что сейчас чувствует она. Смотри же на последствия того проклятия, тварь!
Торквемада резко скинул капюшон. И я невольно отшатнулся. На миг показалось, что передо мной один из будх Лэнга. Не думал, что живой человек может быть настолько… обезображенным.
Лицо великого инквизитора… честно говоря, я даже затрудняюсь назвать это лицом. Месиво. Изуродованное бесформенное месиво. Рубцы и ожоги покрывают кожу сплошным слоем, наползая друг на друга. Местами кожи нет вообще – лишь затвердевшая горелая корка. Кое-где она растрескалась, обнажая пылающие внутренности. Такое впечатление, что внутри этого человека бушует адское пламя.
– Смотри, смотри на меня, тварь, – прохрипел Торквемада, оттягивая край рясы и обнажая грудь. – Вот как я выгляжу уже более двухсот лет.
Грудь у него тоже сожжена так, что не видно живого места. Похоже, большая часть тела великого инквизитора – нечто вроде тлеющего уголька. Даже странно, что кисть правой руки осталась практически неповрежденной.
Да и все остальное тоже вызывает жалость. Волос нет. Монашескую тонзуру венчиком обрамляют черные спекшиеся ниточки. На лбу кровоточащая рана – только вместо крови оттуда стекает пузырящийся гной. Глаза… таких глаз у людей не бывает. Вздувшиеся, порозовевшие, словно сваренные вкрутую.
Не могу поверить, что этот обгорелый монстр способен вести более или менее нормальное существование. Не думал, что скажу когда-нибудь такое про живого человека, но он безобразнее меня.
Приглядевшись, я заметил под рясой Торквемады и еще кое-что. Теперь понятно, почему он так лязгает при ходьбе. Это цепи. Великий инквизитор увешан железными цепями, как новогодняя елка – гирляндами. Судя по внешнему виду, весить они должны ой-ей-ей как немало…
– Это мои вериги, – произнес Торквемада, поймав мой взгляд. – Моя епитимья. Я сам наложил ее на себя. Я ношу эти цепи уже бесчисленные годы, и не сниму их до последнего вздоха.
– Это… больно?.. – спросил я с довольно глупым видом, указывая на лицо своего визави.
– Да. Очень. Мое тело точимо мучительной болью. Я словно горю заживо – горю, но не могу сгореть. Вот уже двести лет я при жизни нахожусь в преисподней. Бесчисленные годы… смерть словно позабыла о моем существовании. Видимо, это тоже часть проклятия – вечные, непрекращающиеся муки.
– Ну вы даете, падре… – офигел я. – Другой бы уже давно руки на себя наложил…
– Самоубийство?! Это страшный грех, тварь! Не смей даже искушать меня подобным! Мои страдания – это моя ноша. Моя кара. Господь испытывает меня, как испытывал Иова. И я благодарен Ему за это всей душой. Мне поручена великая миссия, и я буду ее исполнять, покуда дышу.
Великий инквизитор остановил на мне продолжительный взгляд. Я посмотрел в его обезображенные вываренные глаза, и невольно содрогнулся. В этих отвратительных бельмах отражается нечеловеческой силы страдание.
– Мое имя – Томмазо Торквемада, – тихо произнес горящий заживо старик. – Это имя происходит от латинского «torqueo» – «пытать, терзать, мучить». Я несу этот крест с самого рождения. Таков мой рок. Моя судьба. Я простой великий инквизитор. Я служу Господу и людям. Но крови на моих руках больше, чем у Каина…
Я ничего не сказал. Просто не смог найти слов. Торквемада же криво усмехнулся, обнажая обугленные пеньки вместо зубов, покачал головой и вздохнул:
– Мы чем-то похожи с тобой, тварь. Я тоже… демон в каком-то смысле. Райские врата никогда не откроются передо мной. Я всю жизнь карал… карал беспощадно и без разбору. Я и сейчас караю. Я до самой смерти буду карать. Я больше ничего не умею делать. После смерти я буду ввергнут в Пекло, я это прекрасно понимаю… но я буду нести этот крест до последнего вздоха. И никто и никогда не услышит от меня единого слова жалобы.
Двадцать шестое июня тысяча шестьсот девяносто первого года. Первый в истории этого мира футбольный матч.
Честно говоря, предлагая сыграть в футбол, я делал это не всерьез. Так, ляпнул в очередной раз какую-то хренотень. Однако французский король и в самом деле загорелся мыслью попробовать новое развлечение. И сейчас на переоборудованном турнирном поле высятся самые настоящие футбольные ворота. Рабочие трудились всю ночь, чтобы подготовить площадку к сроку.
Конечно, рассчитывать на серьезный матч не следует. Игроки даже правила-то усвоили весьма приблизительно. И тренировок у них не было. Вон, один из полузащитников прямо сейчас собачится с судьей-герольдом, не желая расставаться с привычным вооружением:
– Я не стану снимать кольчугу! Не стану, и все тут! Она была хороша в битве при Аифе, так почему же стала нехороша здесь?!
Не знаю имени этого парня – какой-то германский князь, кажется. Вояка до мозга костей. Король Гастон, сам себя назначивший капитаном команды, отобрал себе именно таких – боевитых и родовитых. Цвет рыцарства.
Очень упрямый и вздорный цвет.
– Простите, ваша светлость, но вам придется снять все железо до последней чешуйки! – устало твердит герольд. – Мне и самому не нравятся такие странные нововведения, но в эту игру положено играть нагишом!
– Не нагишом, а в спортивной форме, – поправил я, подходя к спорящим. – Спортивной формы у нас нет, поэтому просто в обычной одежде. Но без доспехов.
Князь уставился на меня подозрительным взглядом. По глазам видно – хочет шарахнуть меня мечом по башке. Конечно, это вам не король Гастон – как говорится, труба пониже и дым пожиже – но мужик все-таки тоже крутой, демонов не боится.
– Ладно, как пожелаете, – проворчал храбрый рыцарь, неохотно стягивая кольчугу. – Надеюсь, это занятие окажется веселее, чем выглядит пока что… Не понимаю, что за удовольствие катать по полю этот надутый пузырь…