Ругер покачал головой.
— Я жил у тети. Она была строгой. Но доброй. Я люблю ее. Когда наступала пора рождественского шоколадного календаря, она готовила глинтвейн с изюмом, и мы по очереди открывали окошки.
— А где были твои родители? — спросила Лу.
— Они пропали.
Мы замолчали. Слышна была только развеселая музыка по телевизору.
— Папа был очень ненадежным человеком. «Угораздило же твою маму с ним связаться…» — говорила тетя Роза. Ей, наверное, не приходило в голову, что я не появился бы на свет, если бы моя мама не встретила папу. Видел я его только на фотографиях. Он участвовал в автогонках и, видно, только об этом и думал — о своих соревнованиях. Наверное, его уже нет в живых. Так, во всяком случае, решила тетя Роза, когда отец перестал присылать открытки.
— А мама? — не отставала Лу.
— Она оставила меня у тети Розы, потому что решила учиться. С самого детства она работала в цирке: ухаживала за животными, но иногда и выступала на арене — клоунессой. А хотела стать акробаткой.
Мы с Лу смотрели на него во все глаза. Он рассказывал так спокойно и уверенно, что не поверить было нельзя.
— И что, стала она акробаткой? — спросила я.
— Наверное. Хотя я не знаю точно. Она не вернулась из Москвы.
— Можно отыскать ее, — произнесла Лу таким тоном, будто только и занималась розыском пропавших.
— Мне не хочется, — признался Ругер с удрученным видом. — Если она не желает вспоминать обо мне, я не буду ее беспокоить.
— Но вдруг… Вдруг она больна? Может быть, ты ей нужен?
Ругер ничего не ответил, только съежился. поджав ноги и уткнувшись подбородком в колени, и я увидела, что он дрожит.
Лу погладила его по плечу.
У меня защемило сердце. Почему он не рассказывал об этом раньше? Почему рассказал сейчас, когда мы пришли к Лу, если мог сделать это, когда мы были наедине? И почему он прижался к Лу, почему она обняла его, почему она проводит пальцами по его запутанным волосам?
Мне было стыдно, но противный комок в горле уже застрял, и его никак не удавалось проглотить.
Наверное, Ругер почувствовал это.
— Иди сюда, — он протянул мне руку. Я прижалась к нему, и когда его рука оказалась у меня на спине, мне сразу стало легче. Лу положила голову Ругеру на плечо с другой стороны. Я украдкой взглянула на нее: она казалась совершенно счастливой. Такой я не видела ее с лета: с того самого дня, когда она задремала на скале, подставив спину горячим солнечным лучам.
Вскоре раздался негромкий стук и в дверь заглянула Астрид, которая впустила нас в отделение. Она зажгла верхний свет, но, увидев нас троих, вместе сидящих на кровати, быстро выключила лампу. Лу нащупала выключатель и включила ночник.
— Мне пора принимать лекарство? — спросила она тоном малыша, которому должны дать что-то вкусное.
— Можешь принять чуть позже, — ответила Астрид, — никакой спешки.
Она закрыла дверь, и мы услышали ее шаги вниз по лестнице.
Но умиротворенность исчезла: Лу напряглась, было заметно, с каким нетерпением она ожидает лекарства.
— Ну ладно, мы пойдем, — сказала я, опуская ноги на пол.
— Хорошо, — сказала Лу, даже не уговаривая нас остаться.
Мама тоже сидела перед телевизором. Точнее, лежала. Плотно укутавшись в плед. Она смотрела кино или, скорее, спала. По крайней мере, она не услышала, как мы вошли. На журнальном столике стоял наполовину пустой бокал вина, пакет чипсов на полу возле дивана скрашивал мамино одиночество. Я подошла к ней на цыпочках: в голубом свете экрана вид у мамы и вправду был заброшенный.
— Мам, привет, — вполголоса произнесла я, но она вздрогнула, как от пистолетного выстрела.
— Ты спала?
— Нет-нет, — соврала она, как обычно в таких случаях. Как будто заснуть посреди фильма — самое страшное преступление.
— Ты поела? — спросила я. Внезапно мной овладело беспокойство: может быть, ей и вправду приходилось несладко в последнее время?
— Все нормально, — устало ответила она. — Хорошо, что ты дома, который час?
— Десять, — ответила я. — Мы задержались у Лу. А это Ругер.
Мама медленно подняла голову с подушки и посмотрела в сторону двери. Застыв на мгновение, она вдруг вскочила и отбросила в сторону плед. Прежде чем протянуть Ругеру руку, она поправила пояс своего желтого халата.
Мама, конечно, не устояла перед его улыбкой, ей словно тоже передалась его лучистая радость.
— Поставим чайник? — предложила она, проведя рукой по волосам.
Мы сидели на кухне, мама зажгла свечи в канделябре. Ругер взял пять кусков поджаренного хлеба и намазал джемом, а сверху положил сыр. Мама терпеть не могла, когда папа так делал, но на этот раз не подала виду.
— Папа звонил?
Мама покачала головой:
— Нет, со вторника ни весточки. Он, наверное, ещё и не начал толком работать. — Мама сделала глоток чая с таким звуком, будто пыталась проглотить камень. Она поставила чашку на стол, глядя на пламя свечей, и я заметила, что в глазах у нее слезы. Тогда я пересела поближе к ней и обняла за желтые махровые плечи.
— Может быть, сами позвоним? Он оставил какой-нибудь номер?
— Он обещал позвонить, как только прибудет на место. Кажется, сначала он должен был оказаться в Арьеплуге.
Шмыгнув носом, она взглянула на Ругера:
— Мой муж распространяет лечебные препараты, — объяснила она.
— Я знаю, — ответил он. — Элли рассказывала.
— Мы немного беспокоимся, что из этого выйдет. Но ведь они не стали бы выпускать продукт, если бы не верили, что он будет продаваться?
— Конечно, не стали бы, — поспешно вставила я.
И он, конечно, не станет впадать в депрессию, если никто не будет покупать это лекарство. Он ведь не виноват.
Честно говоря, когда речь зашла о папе, я стала немного беспокоиться о том, что скажет Ругер. В жизни папы было немало загадочных моментов, но мне не хотелось заводить о них разговор сейчас.
— Как дела у Лу? — спросила мама, глядя на меня. Наверное, она тоже считала, что эта тема будет более уместной.
— Неплохо, — ответила я.
— А мне кажется, очень хорошо, — сказал Ругер.
— Вот как? — удивленно произнесла мама, переводя взгляд с меня на Ругера.
— Почему ее держат там? — невинным тоном поинтересовался Ругер. — Какая от этого польза? То есть с ней же все в порядке…
— Сегодня — да, — прервала его я. — Но, поверь, не всегда.
— Мы очень боялись, что не сможем остановить ее, если она снова вздумает навредить себе.