Ругер положил целую гору каштанов на угли в буржуйке, чтобы поджарить. Было тепло и приятно пахло.
— Приглашаем вас на Рождество у тети Розы! — произнес Ругер, не сводя глаз с каштанов.
— Привет! — отозвалась я. — Ты вообще заметил, что меня здесь не было?
— Конечно, — ответил он. — Когда ты не со мной, ты где-то в другом месте. Вполне логично.
Он встал и посмотрел на меня.
— Хотя в некотором смысле, ты всегда со мной, потому что я знаю, что скоро снова увижу тебя.
Я обняла его и подумала, что именно так оно и есть.
— Я просто ездила в Люлео, чтобы забрать папу. Он сломал ногу и был весь в синяках, но, в общем и целом, справился неплохо. Будь тот пень чуть острее, он проткнул бы папу насквозь.
Ругер задумчиво кивнул и наклонился к печке, чтобы еще раз перевернуть каштаны.
— То есть с чудо-таблетками покончено?
Я кивнула и стала рассказывать, чем он занимается сейчас.
— Хотя они, конечно, снова могли начать ссориться. Прошел уже целый час с тех пор, как я ушла.
— Думаю, ссоры позади, — спокойно сказал Ругер. Огонь в печке ярко освещал его лицо. — Хочешь?
Я не знала, как очистить каштан и при этом не обжечься. Ругер показал: нужно зажать орех между большим и указательным пальцами, чтобы он раскрылся, как цветок.
— Тетушка была просто вне себя от радости, когда ей пришло в голову организовать большой рождественский ужин. Она обожает праздники, но не устраивала ничего подобного уже тридцать лет. А теперь решила, что настала пора.
— А кто придет?
Ругер пожал плечами.
— Насколько я знаю тетю, придет довольно много народа. Но она сказала, что ты — особо важный гость. И еще она хочет, чтобы ты пришла вместе с семьей.
— Папе придется ковылять на костылях по булыжнику, хотя он наверняка с радостью согласится, но вот Лу…
— С ней я уже поговорил.
Я уставилась на него, так крепко сжав каштан, что рука заныла.
— Когда ты с ней говорил?
— Сегодня. Я пришел к ней и спросил, не хочет ли она прийти сюда и поесть каштанов. Но она ответила, что слишком устала. Вы же только что вернулись из Люлео. И врачам наверняка не очень понравилось бы, что она снова сбежала.
Он спокойно обмакнул каштан в масло, посолил его и отправил в рот.
— Нет ничего вкуснее, — причмокнул он с закрытыми глазами.
Я сглотнула слюну, каштанов мне почему-то больше не хотелось.
— Значит, ты собирался есть каштаны с ней???
Он вопросительно взглянул на меня.
— Разве ты не хотела, чтобы она поскорее выбралась из больницы? Или я чего-то не понял?
Мне хотелось крикнуть прямо ему в лицо: ты — мой! И хотя мне удалось прогнать эти ужасные слова, вместо них получилось что-то нечленораздельное.
— Дело в том, что… Потому что…
Я почувствовала, что не могу подобрать слов.
Он недоуменно смотрел на меня, так что, в конце концов, мне пришлось отвернуться.
— Я, наверное, пойду…
— Почему ты рассердилась? — спросил он, не повышая голоса.
— Потому что… потому что ты, кажется, любишь Лу больше, чем меня.
Я злобно дергала шнурки ботинок, на которых было полно узлов.
— Я знаю, она же гораздо интереснее, чем я! Ее загадочность, ее болезнь… а я простой, обычный человек…
Я утирала слезы и сопли рукавом куртки и чувствовала себя хуже некуда. Во всех смыслах. Я словно пыталась унизить собственную сестру, чтобы удержать Ругера.
Он схватил меня за талию. Заставил сесть на одеяло и утер мое лицо подолом рубашки.
— Никогда так не уходи. Никогда не уходи от меня, пока сердишься.
— Я не сержусь. Я расстроилась, — всхлипнула я. — Потому что я тебе надоела. Потому что ты понял, что я зануда.
— Вот как? — он принялся массировать мои плечи.
— Прекрати! — крикнула я. — Не пытайся сделать вид, что все в порядке! Скажи правду, и я уйду. А потом уж показывай Лу, как забираться на это дерево. Я не буду мешать вам. Но тебя я больше видеть не желаю!
Если бы мы не сидели в домике на дереве, я бы просто бросилась прочь. Но в ту самую минуту я не могла этого сделать.
— Ты выговорилась?
Я кивнула.
— Точно? Может, хочешь добавить что-то еще — раз уж так разошлась?
Я покачала головой, чувствуя себя абсолютно опустошенной. Что еще я могла сказать? Мне казалось, что все кончено, ни в чем нет смысла. Что теперь делать по вечерам? Куда девать время, которое я до сих пор проводила с Ругером? Целая бесконечная, безнадежная пустыня.
Бесконечная череда бессмысленных часов… секунды отчаяния, которому нет ни конца, ни края…
Я, конечно, могла бы писать стихи. Черные, как ночь, слова, полные жалоб и стенаний.
— Мне очень нравится твоя сестра, — спокойно произнес Ругер. — Но люблю я тебя.
Легкие вышли из оцепенения, сердце снова заработало, разгоняя кровь по телу. Стужа превратилась в тепло Ругера и жар печки, которые наполнили меня до краев. Я обвила руками его шею и слегка куснула в ухо. Он куснул меня в ответ.
— Прости, — пробормотала я.
— За что? — удивился Ругер.
— За то, что я чокнутая, эгоистичная дуреха.
— Ты не чокнутая и вовсе не эгоистичная. Ты просто боязливая. Не смеешь доверять чувствам. Не верить, что чувства остаются, даже если меня нет рядом, даже когда ты уходишь. Ты веришь только в то, что можно потрогать, то, что у тебя перед глазами, правда?
— Может быть, — вздохнула я, выводя пальцем узоры у Ругера на затылке. — Но во что же еще верить, если не в то, что можно почувствовать, подержать в руках?
— Однако чувства нельзя подержать в руках? Разве это означает, что их нет?
— Я могу почувствовать тебя, твою кожу, твои волосы — и тогда я верю и в то, что ты есть, и в то, что ты любишь меня.
— Многие люди трогают друг друга и произносят «я люблю тебя» самым нежным голосом, даже когда это неправда. Люди спят друг с другом и в то же время врут каждую секунду, Элли!
— И ты тоже смог бы так поступить?
— Тот, кто думает, что знает о себе все, просто идиот.
Он откинул голову, прижавшись затылком к моим ладоням.
— Любой может оказаться в ситуации, когда кажется, что единственный путь к спасению — это ложь. Но мне бы это не понравилось.
Его губы не улыбались.