Приближаясь к домикам на колесах, я заметила, что микроавтобуса там нет и гирлянды на деревьях не светятся, зато из окон вагончика струится теплый свет. Я постучала в дверь и через пару секунд увидела красное лицо и растрепанные вихры. Но Марека там не было. Лохматый парень махнул рукой, будто показывая, что Марек где-то поблизости, но когда вернется, неизвестно. Меня пригласили войти и подождать, ведь он может прийти с минуты на минуту.
В вагончике пахло мокрой одеждой и сигаретным дымом. Мне сразу захотелось уйти, но я решила, что тошнота утихнет, если я посижу и привыкну. А как только вернется Марек, мы уйдем ко мне.
Почему я не попросила их просто передать Мареку, что я его жду? Надо было уйти. Но такое всегда понимаешь слишком поздно.
Они накормили меня жареной колбасой и налили водки, а мне так хотелось есть и пить. Я понемногу расслабилась. Старший из поляков, Карел, все подливал мне. По всему телу разлилось приятное тепло, я наконец-то перестала дрожать от холода. Но куда же подевался Марек? Они только пожимали плечами и посмеивались. Я так и не поняла, знали они, когда он придет, или только делали вид. Прошел целый час, а Марека все не было. Карел гладил меня по плечу: зачем идти по темной холодной улице, ведь Марек придет и расстроится, что не застал меня.
Не знаю, заметила ли я, как они переглядываются, как двое подсаживаются ближе и ближе. Третий встал и принялся мыть посуду. Кто-то включил радио и вытащил меня на середину комнаты. Можно ли сказать, что мы танцевали? Карел вис на мне, а потом его оттолкнул тот, другой, и повалил меня на диван.
Я хотела уйти, мне совсем не нравились их поцелуи и ласки, красные лица, жадные руки, бегавшие по моему телу.
Марек, ну где же ты, Марек?!
Я кричала, чтобы они оставили меня в покое. Пару раз я почти добралась до двери, но они хватали меня и тащили обратно. Я кричала тому, который мыл посуду, и просила о помощи, но он как будто ослеп и оглох.
Карел стянул с меня свитер и навалился всем телом. Молния на джинсах с треском расползлась. Я плевалась и пыталась кусаться, а тот, второй, которого Карел назвал Федором, хлестал меня по щекам. Перед глазами все поплыло, я думала, что сойду с ума.
Наконец мне удалось вырваться – кажется, я укусила кого-то за руку и ударила Карела коленом в пах. Выбежав из вагончика, я попыталась застегнуть джинсы и побежала прочь.
Они догнали меня. Помню только, как прижали спиной к дереву. Было больно. Карел и Федор крепко держали меня, я не могла вырваться. Небо было снежно-белым. Мерзкие звери рвали меня на части. Потом все побелело, и стало больно в голове.
Что ты сделал, когда пришел, Марек? Сколько времени прошло, прежде чем ты понял? Увидел ли ты меня сразу там, у дерева? Я давно затихла, как будто это не меня прижимали к стволу, а кого-то другого. Мне больше не было больно. Все было снежно-белое. Я знала одно: я сошла с ума, и в этом мое спасение.
Но вот ты пришел, и они испугались. Ты вырвал меня у них, орудуя кулаками. Они тут же спрятались в вагончике и заперли дверь, перепуганные до смерти.
Меня рвало и трясло от холода. Из крана, который торчал из земли, лилась ледяная вода. Я умывалась, пока ты пинал дверь вагончика и кричал. Мне хотелось застыть, превратиться в лед, умереть.
Ты вынес меня на руках из машины, поднялся к двери моей квартиры. Мне хотелось только умереть, исчезнуть, чтобы больше никогда не видеть своего лица в зеркале.
Ты искал ключ в моих карманах, но не находил. Ты выругался: неужели придется ехать обратно и искать ключ в снегу у того ужасного дерева? Ведь где-то он лежит, этот ключ? Потом ты посадил меня спиной к стенке. Я слышала, как ты спускаешься по лестнице. Марек, не покидай меня! И ты, конечно, не покинул меня – мой Марек, единственный, кто у меня остался.
Через пару минут ты открыл дверь квартиры, поднявшись по строительным лесам к моему окну и пробравшись внутрь. Я не знала, что ты собираешься делать со мной.
Как только я оказалась в тепле своей квартиры, меня прорвало. Меня тошнило и трясло от плача. Одежда была измазана соплями и еще чем-то липким. Ты побледнел и выругался, открыл дверь в ванную, но там не было ванны. Тебе пришлось раздеть меня и усадить на пол душевой. Сняв брюки и свитер, ты уселся позади меня и стал мыть спину, ноги – всё. Потом я прислонилась к стене и закрыла глаза. Меня все еще тошнило и в любой момент могло вырвать. Мне хотелось просидеть в душевой, под струями теплой воды, до конца своих дней. Я чувствовала, что стоит мне выйти из душа, как остатки грязи засохнут на теле мерзкой коркой. А внутри меня, где-то в глубине, дрожал от страха маленький живой комок.
Ты вытащил меня из душевой, хотя я не хотела вылезать, вытер насухо и уложил в постель. Мне было холодно, и ты укрыл меня всеми одеялами и пледами, которые нашлись в квартире. Ты согрел чаю, но меня так трясло, что я не могла сделать и глотка, не расплескав чай. От горячего напитка стало еще больнее. Наконец ты сел рядом со мной. Я видела твою усталость, твое отчаяние. Видела, как ты осунулся за эти пару часов.
– Я не могу вернуться к ним, – пробормотал ты.
– Останься здесь, пожалуйста, останься…
Ты спросил, хочу ли я обратиться в полицию. Но у меня не было сил, да и что это могло изменить.
Кажется, потом я уснула.
За окном мелькали тени.
Я повернулась лицом к стене, как Юдит, когда она хотела, чтобы ее оставили в покое. Марек сидел рядом с кроватью. Он охранял меня. Ничего дурного не случится, пока он здесь. Марек, ты спас меня, ты вынес меня на руках из ада. Ты положил меня на постель из пепла. За окном еще бушует пожар, но в нашей пещерке прохладно и тихо. Этот пожар нас одолеет. Наша пещерка не защитит.
– Девочка моя, – Юдит тревожно смотрела на меня. – Что случилось?
– Ничего, – ответила я, но голос дрогнул. Все было слишком мерзко.
Юдит положила руку мне на лоб, и слезы потекли сами собой. Ее слезы, не мои. Я не могла плакать. Внутри все было мертво и холодно. Дрожащий комок внутри никогда не станет ребенком. То, что произошло там, у дерева, уничтожит его, превратит в чудовище. Раз за разом мне мерещилось, что из меня вылезает нечто и бросается душить склизкими щупальцами.
Вот и теперь я с трудом очнулась от кошмара и посмотрела на Юдит, которая утешала, как могла. Я сидела в изножье кровати, укутавшись ее пледом, а Юдит смотрела на меня и видела, что произошло ужасное. Вокруг рта, вокруг глаз легли тени, которых раньше не было.
Я обняла Юдит и положила голову ей на колени, но рассказать ничего не могла. Мне хотелось, чтобы ужасные воспоминания стерлись, я хотела забыть красные рожи, разинутые слюнявые пасти.
– Некоторые люди… они не люди. Есть трое мужчин, которых я могла бы убить, – голос сорвался, и я умолкла.