– Я сказал, малышка, выбери акацию, а не розу, – парень произнес это как-то даже капризно и поднял глаза.

Влада уронила телефон обратно в сумку. Он говорил это ей, но не мог видеть, что она делает. Даже Егор или Гильс, да и вообще любая нечисть, не имела таких способностей.

«Ну что там так долго все в очереди торчат», – Влада занервничала, пытаясь разглядеть среди спин зеленую куртку Егора. Глаза вдруг заслезились от странной головной боли, внезапно сдавившей виски. С чего вдруг у нее заболела голова? Ведь такой был с утра прекрасный день. Влада встала со стула, но тут же бухнулась обратно, застонав от резкой боли в глазах.

– Акацию, акацию, акацию… – повторял голос «пингвина», как заведенная механическая кукла. – Акацию хочу, про акацию…

– Замолчи-и-и! – Влада вскочила на ноги через силу. Надо сделать так, чтобы этот ужасный голос умолк, иначе ее голова разорвется на тысячи осколков.

– Ака-а-а-а…. – кривлялся «пингвин», высовывая язык, как безумный. – Хачу ака-а-а-а…

Договорить парень не успел. Влада ощутила в правой руке холодную тяжесть, плечо чуть не вывернулось наизнанку от сильного размаха – «пингвин» страшно закричал, схватившись руками за нос, взмахнув в воздухе подошвами и заваливаясь навзничь вместе со стулом.

Перепуганные посетители кафе, привстав, оглядывались. Парень продолжал вопить и дергаться на спине, будто не мог подняться. Подбежавший официант долго вертелся вокруг, помогая ему встать и усесться обратно на стул.

– Что случилось, что?! – перепуганно суетилась Лина Кимовна. – Огнева, ты… Ты что натворила?! Ты напала на человека??

– Я… нет… – Влада даже не узнала собственный голос. Он звучал как-то пискляво, будто она надышалась гелия из шарика. Было очень стыдно, когда она увидела глаза подбежавшего Гильса, непонимающие и удивленные.

– Что произошло? – дернул ее за руку вампир. – Огнева, ты меня слышишь?

– Я швырнула в этого «пингвина» чем-то.

– В… кого?!

– Гильс, я не знаю! На столе ничего не было! Стол пустой был!

– А это что?

По грязному кафельному полу среди острых стеклянных осколков растекалась бурая жидкость.

– Это не мое…

– ПРО АКАЦИЮ, СВЕТА!!! – визгливо выкрикнул «пингвин» в жаждущее пояснений пространство кафе. – Про акацию… только про акацию. Светик, Светулечка…

– Я же говорила, что про акацию… – рыдая, бормотала девица, становясь прямо на колени около лежащего «пингвина». – Я не виновата, Эдичка, не говори мне потом… Про акацию…

– Светулик, я про акацию… про… акацию… – Толстый вдруг как-то жалобно заскулил, будто щенок, беспомощно и тихо.

«А ведь они оба под каким-то воздействием, они вообще ничего не соображают, – вдруг дошло до Влады. – И я, я тоже…»

Она оглядывалась по сторонам, пытаясь отыскать третьего из этой компании, который молча сидел за столом, но «богатырь» исчез, будто его и не было.

Кафе возмущенно шумело, на Владу смотрели осуждающе и строго, прибежавшая администратор громко звала на помощь какого-то Владимира Палыча.

В воздухе, как огромный белый мотылек, кружил тонкий лист. Он упорно не падал вниз, настойчиво пытаясь попасть в руки именно к оборотенессе Лине Кимовне.

Она заметила и рывком схватила его, быстро пробежав сузившимися глазами.

После этого Лина Кимовна схватилась за сердце, побледнела, а ее лицо стало каким-то осунувшимся и волчьим. Она рухнула на стул, беззвучно открывая рот и тыча пальцем в белый листок, который лежал перед ней на столе.

– Нар… нарушение… Конвенции… – выдавила из себя оборотенесса. – Нап… нападение студентки Носферона на человека… инфаркт…

Глава 8
Московское Садово-магическое кольцо

Небольшой коттеджный поселок Огоньково был почти целиком заселен московской нечистью, которая не любила шума огромного города. Дом кикиморы Мары Лелевны был старинным и достался ей еще от кикимора-прадедушки, который страшно боялся войны с магами и поэтому строил дом на случай бомбардировки светляками. Дом имел три этажа, стены толщиной в метр и уходил под землю огромным бездонным бункером. Среди соседей, которые жили поблизости, ходили упорные слухи, что прадедушка-кикимор жив-здоров и до сих пор копает бункер, дойдя уже до подкорки земной литосферы. По крайней мере по лестнице, ведущей под землю, ни Мара, ни Вандер Францевич не решались спуститься ниже, чем на двести ступенек.

Дед явно скучал на удаленной работе, поэтому нашел себе хобби, которое доводило его кикимору до исступления. Вандер Францевич не на шутку увлекся коллекционированием мелкой нежити и часто пропадал из дома, являясь обратно с какой-нибудь очередной тварью, которая поселялась на чердаке или в подвале и приводила в ужас Мару Лелевну. По дому постоянно что-то бегало, ползало, носилось, стуча лапками по потолку и стенам, а дед вел в особой тетради наблюдения и тщательно записывал поведение своих питомцев.

В хлебнице жил «булочный зажевун», которого дед выловил на прилавке в супермаркете. На карнизе в гостиной сидел «березовый заплювень»; в трехлитровой банке скалился «водяной обыкновенный подмосковный»; а по крыльцу дома носился «метроборотень» – гордость коллекции деда. Вандер Францевич поймал его в метро, когда тот резво прыгал по ступенькам эскалатора, притворяясь ускакавшей от кого-то из пассажиров вязаной шапкой.

Когда дед отдыхал от охоты за редкой коллекционной нежитью, он развлекался руганью с соседом, с которым Маре сильно не повезло. Сосед, болотный шишимор, помешанный на слове «патриотизм», был фанатиком сгинувшего в средневековой битве с магами шишиморо-водяного полка и каждое утро поднимал над своим домом развевающийся флаг соответствующего цвета. Узнав, что к его соседке Маре приехал бывший светлый маг, шишимор принялся громко включать «Теленечисть» на всю катушку, особенно когда та передавала ненавистные деду концерты хора московских домовых. Дед каждый раз выходил, перевешивая локти через забор, и вел с шишимором продолжительную и обстоятельную беседу. Толстый шишимор воинственно задирался, предлагая деду помериться силами «как когда-то их предки», и размахивал граблями.

* * *

Была суббота, в Универе выходной день, и Влада сидела в своей комнате, глядя, как стрелка часов подползает к двенадцати дня. К трем ей надо было явиться в деканат Носферона по поводу вчерашнего происшествия в городе, а потом ее ждал Магиструм, и теперь ее трясло мелкой нервной дрожью.

Влада не рискнула рассказать деду о произошедшем. Хорошо еще, что его не вызвали в деканат, хотя после всяких чрезвычайных происшествий родителей студентов требовали туда частенько. Например, вызывали родителей Колыванова, когда неповоротливый тролль своротил в вестибюле Универа статую Якова Брюса. Статуя не пострадала, зато матери тролля пришлось иметь бледный вид в деканате, пока за неуклюжего сыночка ее отчитывала Ада Фурьевна. Вызывали и родителей гоблина Отто Йорга, который любил торчать в бассейне и часто дразнил Водиона Водищевича «депрессивным крабиком». А вот Федька Горяев, учудив очередной подвиг, сам шел в деканат и предлагал им вызывать свою мамашу, но деканат наотрез отказывался. Мамашу Феди лицезреть не хотел никто, и вурдалак этим пользовался.