— А во сколько твоему сыну нужно вставать?
— Где-то в половине четвертого. Печь мы будем до двух дня. Потом можно отдохнуть до пяти. И до семи вечера снова сюда.
— Но сейчас не семь вечера и не два ночи.
— У меня проблемы. Муку неудачную купил. Оплошал. Теперь вот кручусь.
— Но хлеб-то прекрасный.
— Это ты приукрашиваешь. Хлеб хуже, чем всегда. Но мог быть совершенно плохой.
— Ничего, если я еще посижу?
— Сиди, конечно. Нужно иногда расслабиться.
— Ты вообще-то пьющий?
— Не понимаю твоего вопроса…
— Виноват.
— Опять не понимаю. Откуда ты?
— Я из Польши. Преподаю язык.
— В каком городе?
— В Кракове.
— Я не был в Кракове. А кто ты по рождению?
— Дедушка из Нормандии, мать из Гаскони. Война. Родился вообще в СССР. Но потом родители оказались на оккупированной территории. На Север не вернулись.
— О! Как там зимой? Очень холодно?
— Я слабо помню. Помню, что в детстве носил валенки. Играл в снежки. Белоруссия не самое холодное место.
— Ты, значит, из России. Ты сибиряк.
— Нет. Это еще дальше.
— Раз ты сибиряк, выпьем водки. У меня есть анисовая. У меня тут все есть.
— Нельзя ли еще хлеба?
— Почему же нельзя? Ты и вправду не француз. Но говоришь здорово. Сейчас я принесу булочки с маком. И масло есть. Давай.
Теодор возвращается.
— У меня полтора выходных в неделю. И на пенсию я надеюсь уйти в пятьдесят пять. Домик уже купил. Ты любишь ловить рыбу?
— Давно этим не занимался.
— Я не могу не ловить.
— А сколько лет ты печешь хлеб?
— Шестнадцать.
— Ты настоящий мужик.
— Хочешь, научу тебя печь? Пойдем, сделаешь десяток булочек.
Мы уходим. Теодор показывает, как лепить булочки, как работает печь, как ставить. Я делаю с десяток, потом он отбирает у меня рабочее место.
— Ты посмотри. Они совершенно кособокие. Надо мной смеяться будут. Дай-ка я сделаю все снова. Пойди выпей водки.
Он возвращается через пять минут.
— Ты думаешь, для чего я это все делаю? Встаю в три часа, света белого не вижу?
— Для чего?
— А ты не догадываешься?
— Любишь это дело.
— Я людей люблю. Хлеб может быть совершенно разным. Не то что дерьмо из супермаркета. Хотя и они мне иногда делают заказы. А людям нужно одним поподжаристей, другим не очень пропеченный. Штучный заказ. Потом, пирожные. Этим занимается жена. Ореховый торт уже никому не нужен. А ведь недавно это была наша гордость. Но мы выкрутимся. Приезжай к нам через год. Приедешь? Давай еще выпьем. По-сибирски.
Мы допиваем бутылку как раз к трем часам, когда на смену приходит его сын, вместе с женой. Она уводит Теодора. Мне нужно возвращаться.
— Так кто все-таки эти люди?
— Серж их привез. Серж Жюли, хозяин дома.
— Он сам тут живет?
— Нет. Его здесь не было года два, мы с Фернандой присматривали за домом. По-соседски. А Серж живет в Марселе. Работает в ателье.
— В каком?
— У художника. Он и сам художник.
— Это его работа?
— Дайте-ка сюда… Нет. Это не рука Сержа. И притом он, как это называется, ну, современная живопись, где ничего непонятно.
— Абстракционизм?
— Нет. Не то слово. Я забыл.
— Так это не его лист?
— Нет. Это пейзаж. Наши окрестности. Вот, я узнаю холмы. Видите? Церковь вдали. Хороший художник. Но не очень опытный.
— Почему вы так решили?
— Рука не очень верна, и нет какой-то целостности. Вы уж поверьте, я эти вещи чувствую. Ремесло есть ремесло. У Сержа как бы ничего не понять, но рука твердая, и настроение есть.
— Вам бы критические статьи писать.
— Да зачем? Пусть это делают те, кто в этом ничего не понимает. Иначе им не заработать на хлеб. Все это новое искусство выдумано теми, кто ленится или не может сделать настоящую вещь, а другие, кто и этого не может, втолковывают людям, что в этом что-то есть. Так вот они и кормят друг друга.
— А ваши-то дела как?
— Урожай был в том году неважный, а в этом будет еще хуже. Но голодать не придется.
— Так, давайте начнем сначала. Дом достался Сержу по наследству.
— Да. Жака мы похоронили четыре года назад. Он жил один восемь лет, Анна ушла раньше.
— А кроме Сержа был у них кто-нибудь?
— Нет. Только он.
— И что? Часто он их навещал?
— Нет… Как-то раз прожил здесь целое лето. Это когда у него были проблемы с Жаклин.
— А теперь?
— Теперь у них все нормально. Но она сюда не приезжала. У нее идиосинкразия на родителей Сержа. Так. К Рождеству. И то не всегда.
— Ну а эти люди? Кто они?
— Мы толком и не знаем. Серж привез их и сказал, что это его друзья. Из Лотарингии. Акцент и правда, тот еще.
— Они тоже художники?
— Нет. Просто знакомые. Мужчине лет сорок. Девочке лет семнадцать.
— Они родственники?
— Вначале мы думали, что это отец и дочь. Но потом…
— Интимные отношения?
— Да. Они особенно и не скрывались. Ну как, скажем, молодожены.
— И что они тут делали?
— Они ссорились.
— Ссорились?
— Да. И потом путешествовали по окрестностям. Он по своим местам, она по своим. Потом он ей купил велосипед, и она стала гонять на нем, как ребенок.
— Кто-нибудь с ними общался?
— Почти никто. Девочка по французски-то говорила плохо.
— Как плохо?
— То есть все правильно, но слишком. Как по учебнику. Она не француженка.
— А кто?
— Это, наверное, вам лучше знать.
— Ну какой у нее был акцент? Немецкий? Английский?
— Славянский.
— Почему вы так думаете?
— Я воевал. При высадке союзников оказался в Сопротивлении. Союзников остановили не немцы.
— А кто?
— Русские.