— Добро пожаловать, парни.
— Вот с этого и надо было начинать. Как там наверху, погода в норме?
— Домчим до самого Тбилиси. Если разрешат.
— До самого не разрешат. Ты нас к братьям кистинцам домчи.
— Это запросто.
— Ну ладно. Пошли, Андрюха.
Салон оказался под завязку набит ящиками и мешками. Мне доводилось уже летать однажды над СПб, с местными летунами, делать репортаж, слушать лекции и байки. То, что это МИ-8, я определил сразу и попросился в кабину. Посмотреть на горы напоследок. Оттуда они интересней. Обзор шире.
— А почему один летишь, командир, не звеном?
— Грамотный какой. У своего командира спроси. Он тебе объяснит.
— Он мне мало что объясняет. Хочет, чтобы я умственные способности развивал.
— Свои или его? Держись крепче, взлетаем.
Летун, полный мужик лет пятидесяти, отжал рычаг и отдал ручку управления. Земля грохнулась вниз, и это было круче, чем в туристическом рейсе над Питером. Мы сели на маршрут, и справа обнаружился второй вертолет, ведомый. Он поджидал где-то рядом.
Тот, о ком говорил Старков, сидел тут же, на ящиках, и на лице его была маска с прорезями. Значит, лицо приметное. Или известное.
Мы с ходу промахнули хребет, реку и пошли к цели. Машина рыскала змейкой, делала в воздухе замысловатые фигуры. И примерно через полчаса нас сбили.
Золотые трассы пришли со склона горы и распороли металл машины.
— Вон из кабины! — заорал командир, и меня как ветром сдуло. Падая спиной на ящики, понял, что машина вошла в вираж. «Нурсы» ушли из своих гнезд и рвались теперь где-то на земле. Может быть, Старков видел в иллюминатор, что там, на земле, есть ли попадания. Судя по тому, что нас изрядно и долго трясло, а потом полетели клочья обшивки совсем рядом со мной, а в чреве ящиков, уложенных в салоне, что-то хрюкнуло и брякнуло, маневр оказался не очень удачным. Опять вираж и показательные стрельбы. Бой закончился так же неожиданно, как и начался.
Я бодро вернулся в кабину. Старков стоял тут же. Отцы-командиры казались озабоченными. Ни слова не говоря, меня выставили. Очевидно, шел военный совет на подлете к Филям. Я вернулся в салон и приник к иллюминатору, ожидая увидеть далеко внизу облака и горы чуть выше их. Но увидел бурую землю почти под собой. Мы наворачивали по какому-то ущелью, где и змейку-то было трудновато делать. Явственно запахло дымом.
Вертолет сел на свои пневматики на краю поляны. Двигатель смолк, и настала тишина.
— Чего, Славка? — спросил я так, как будто троллейбус остановился не на остановке. Я и воспринимал это свое фантастическое перемещение по просторам бывшей Чечено-Ингушской Советской Социалистической Республики, как какой-то Диснейленд.
— Подбили нас, Андрюха.
— То есть?
— Ты глупый, что ли?
В это время летуны покинули кабину и занялись осмотром машины.
— Выходи! Автомат возьми. Твой борт левый, мой правый. Смотри в оба! — приказал Старков.
— А мужик тот, в маске?
— Нету его.
— То есть?
— Убили мужика.
— Как?
— А вот так. Пулей.
— И где он?
— В салоне.
Если бы я знал, что мне потом придется возвращаться к этим пяти фразам, к минутам этим десять миллионов раз, я бы и в салон полез. Но сделанного не воротишь.
Через полчаса осмотр закончился. Локальный пожар потушен, лететь нельзя.
— Двадцать одна дырка. Очко. Только брать не с кого. Кон-то убран, — объявил командир.
— Что с машиной? — уточнил Старков.
— Маслопровод пробит, баки, приборную доску разнесло, в движке пуля и лонжерон поврежден. Лететь нельзя.
— А что можно?
— Можно связаться с базой и ждать помощи. Если братья чехи не опередят.
— А как же ведомый? Где вторая машина?
— А это я и сам хотел бы знать. Когда вышел из виража, ее не было нигде. А мы договорились встретиться в полсотне километров отсюда. Это первый интересный вопрос. Второй — там экипаж другой. Должен был быть Пряхин, посадили Пуляева Кольку. Нового мужика. Я его не знаю. Недавно прибыл. Теперь вызываю его, собаку, он не отвечает. Он бы эту «зэушку» подавил вполоборота. А он не вмешался даже.
— А радио в порядке?
— В полном. Только я свои координаты на базу сообщать поостерегся.
Старков хмыкнул. Потом отозвал летунов в сторону, и они долго говорили, жестикулируя и матерясь. Смысла разговора было не понять. Потом Старков, погрустневший, объявил мне новый приказ:
— Куда?
— Подальше отсюда.
— А летуны?
— У них своя жизнь, у нас своя.
— А чечены? Кто поможет?
— Помощник выискался. Ты не обижайся, Андрюха, им тут и десять человек с ружьями не помогут. Рядом крупный отряд чеченов. Штыков сто. Если не отладят машину за час, или помощь не подоспеет, им конец. И нам тоже.
— А чего ей не подоспеть? На базу же сообщили?
— В том-то и дело. А мы пойдем помалу. Попрощайся с дяденьками. Они сейчас будут маслопровод ладить, и бак один, кажется, цел. Может, взлетят. Движок вроде с барахлом, а работает. Попрощайся. Уходить надо.
Летчики посмотрели на меня, как на любимую собачонку, которую уносят в другую квартиру.
— Давай, парень. Извини, что не довезли.
— Счастливо, мужики. Летной погоды.
Потом мы поднялись вверх по ущелью и спустились вниз.
Звуки дальнего короткого боя мы услышали часа через три. Все было кончено в десять минут. Не успели летуны починить машину. Не получилось.
Теперь те, кто искал нас, знали, где мы. И следовало ждать их и желать скорейшего наступления ночи. Это давало шанс. И ночь пришла — роскошная и непроглядная. Мы опять оторвались от преследования.
— Авось человеком станешь, — подвел итог очередного инструктажа Старков и пошел вперед. Нам предстояло подняться в покинутый жителями аул. Те, кто не ушел оттуда добровольно, стали новым «созвездием мертвеца». Теперь аул был просто перевалочной базой.
Я добросовестно делал то, что положено делать второму номеру, — осмотрел еще раз ближние окрестности: сначала просто, потом в бинокль и посчитал, что снизу ждать неприятностей в ближайшее время не следует. Старков поднимался быстро, вжав голову в плечи, зацепившись глазами за край платформы. На подъем у него ушло семь минут. Он подтянулся на руках, перевалился весь на ровную площадку, перекатился. Минуты через четыре дал отмашку. Я двинулся в путь. На подъем у меня ушло ровно в два раза больше времени. Это была не моя земля и не мои камни. Они не принимали меня, мешали, отталкивали, замедляли шаг, а небо давило на плечи, хмурилось облаками, скалилось звездами.