Чудовищно. Да она сразу узнает меня.
Я взял мобильник и набрал эсэмэску:
«Мама, мы в приюте в горах. Мобильник не принимает. Позвоню завтра. Люблю тебя».
Таким образом я выиграл один день.
Я выключил телефон, выкинул маму из головы, бросился на кровать, надел наушники и принялся играть в «Соул Ривер». Тут передо мной оказался такой трудный «босс», что, разозлившись, я выключил игровую приставку и приготовил себе бутерброд с майонезом и грибочками в оливковом масле.
Как мне хорошо тут. Если бы сюда приносили еду и воду, я согласился бы провести здесь всю жизнь. И понял, что, окажись я в тюрьме, жил бы там как у Господа Бога за пазухой.
Муха нашла наконец-то нишу, где могла оставаться сама собой, и даже уснула.
Я внезапно открыл глаза.
Кто-то возился с дверным замком.
Мне ни разу даже в голову не приходило, что кто-то может войти в подвал.
Я смотрел на дверь, но не мог шевельнуться, словно приклеенный к кровати. У меня перехватило дыхание.
Но затем стремительно, словно вырвавшись из какой-то паутины, я бросился с кровати на пол, ударившись коленом об угол тумбочки и, стиснув зубы, подавляя крик боли, хромая, втиснулся в щель между шкафом и стеной. Оттуда, царапая ноги, соскользнул под стол, где лежали свернутые ковры. И лег на них, чувствуя, как стучит кровь в висках.
За дверью, к счастью, не могли открыть замок. Он был старый, и если протолкнуть ключ поглубже, не отпирался.
Но все же дверь распахнулась.
Я вцепился зубами в вонючий ковер.
Снизу я видел только часть пола. Услышал шаги, а потом увидел джинсы и черные ковбойские сапоги.
У Нихала не было сапог. Отец носил ботинки модной английской фирмы, а зимой мокасины. У мамы уйма разной обуви, но таких некрасивых сапог у нее не водилось. А Мартышка ходил в старых растоптанных кроссовках. Кто это может быть?
Кто бы ни был, он поймет, что в подвале живут. Тут для этого было все. Кровать, продукты, включенный телевизор.
Между тем черные сапоги покружили по комнате, словно в поисках чего-то. Подошли к моей кровати и остановились.
Владелец сапог тяжело дышал ртом, как простуженный. Взял со стола какую-то коробку и положил на место.
— Есть тут кто-нибудь? — произнес женский голос.
Я стиснул зубами ковер. Если не обнаружит меня, решил я, непременно разыщу этого шутника, моего двоюродного брата Витторио. Клянусь Богом, что стану его лучшим другом.
— Есть тут кто-нибудь?
Я закрыл глаза и зажал уши, но все равно слышал, как кто-то ходит, что-то передвигает, ищет.
— Вылезай оттуда. Я нашла тебя.
Я открыл глаза. Какая-то темная фигура сидела на моей кровати.
— Давай, шевелись.
Нет, я ни за что не вылезу из-под стола, даже под страхом смерти.
— Ты что, оглох? Вылезай!
Наверное, нужно все же выяснить, кто это. Я приподнялся и, словно собака, которую застукали, когда она сунулась в холодильник, выполз наружу. На моей кровати сидела Оливия.
Она очень похудела, резче обозначились скулы. Лицо изможденное, усталое, светлые волосы коротко пострижены. Поверх джинсов на ней выцветшая майка с логотипом «Кэмел» и синяя куртка, как у моряков.
Она выглядела уже не такой красавицей, как два года назад.
Оливия растерянно посмотрела на меня:
— Что ты здесь делаешь?
Если и было что-то, чего я особенно не терпел, так это оказываться перед кем-нибудь в одних трусах, тем более перед женщиной. Вконец смутившись, я поднял брюки и надел их.
— Зачем прячешься тут?
Я не знал, что ответить. Так растерялся, что едва смог пожать плечами.
Моя сводная сестра поднялась и огляделась.
— Ладно, брось, мне не интересно. Я ищу коробку, которую дала моему… нашему отцу. Прислужник сказал, что она должна быть тут. Сам не мог спуститься сюда, потому что гладил. Вот свинья, а?
Нихал и в самом деле иногда вел себя с незнакомыми людьми по-свински. Была у него такая противная манера — смотреть на всех сверху вниз.
— Это огромная коробка, и на ней написано «Оливия». Помоги найти.
Я принялся старательно искать, очень довольный, что мою сводную сестру нисколько не интересует, почему я тут нахожусь.
Но коробки нигде не было и следа. Или вернее, коробок нашлось очень много, но ни одной с надписью «Оливия».
Моя сестра качала головой:
— Видишь, как твой отец относится к моим вещам?
Я прошептал:
— Это и твой отец.
— Ты пра… — И тут Оливия вскинула кулак в знак победы. Под столиком, прямо за дверью, нашлась огромная, заклеенная скотчем коробка с надписью «ДОМ ОЛИВИИ. ОСТОРОЖНО, НЕ БРОСАТЬ!».
— Вот она. Смотри-ка, куда ее засунули. Помоги, она тяжелая.
Мы перетащили коробку на середину комнаты.
Оливия уселась по-турецки, отодрала скотч и стала вынимать из коробки книги, компакт-диски, одежду, разную косметику и швырять все это на пол.
— Вот она.
Она взяла какую-то книгу с сильно потрепанной обложкой — «Трилогия близнецов» — и принялась листать ее, что-то ища и бормоча, словно про себя:
— Черт возьми. Ведь лежали тут. Не могу поверить. Этот ублюдок Антонио, наверное, нашел их.
Оливия резко поднялась. Глаза заблестели. Уперев руки в бока и взглянув на потолок, принялась в бешенстве пинать коробку:
— Да пошел ты в задницу! Пошел в задницу! Ненавижу тебя. И эти забрал. И что я теперь, черт подери, буду делать?
Я наблюдал за ней с испугом, но не смог удержаться от вопроса:
— А что там было?
Она опустилась на пол и закрыла лицо рукой. Казалось, вот-вот заплачет.
Она посмотрела на меня:
— У тебя есть деньги?
— Что?
— Деньги. Мне нужны деньги.
— Нет. К сожалению.
На самом-то деле деньги у меня были. Папа дал на расходы в горах, но я хотел отложить их, чтобы купить стереоприемник.
— Скажи правду.
Я покачал головой и развел руками:
— Клянусь. Нет.
Она посмотрела на меня, словно понимая, что вру.
— Сделай доброе дело. Уложи все обратно и закрой коробку. — И пошла к двери. — Чао.
Я окликнул ее:
— Послушай.
Она остановилась:
— В чем дело?