И потерял сознание.

5

В девять утра грязное оконное стекло пропускает золотистые лучи света. Наверное, из-за горячих труб отопления мне тут все время хочется спать.

Я зевнул и в одних трусах и майке прошел в туалет, к раковине, почистить зубы.

Под мышками пока еще терпимо. Меня не вдохновляла перспектива обливаться холодной водой, к тому же тут вполне можно и вонять потом, ведь нюхать некому. Попрыскал на лицо автозагаром и сделал себе бутерброд с «Нутеллой».

Решил, что потрачу несколько часов на обследование подвала. Все эти вещи принадлежали предыдущей хозяйке нашей квартиры, покойной графине Нунцианте, у которой не было родственников. Мой отец купил дом со всей мебелью и всеми вещами и отправил их в подвал.

В ящиках старого темного комода я нашел разноцветные платья, тетради, заполненные записями о расходах, журнальчики с решенными кроссвордами и шарадами, коробочки со всякими иголками, заколками, шариковыми ручками, какими-то прозрачными камешками, пустыми пачками сигарет «Муратти», флакончиками из-под духов, высохшими тюбиками губной помады. Лежали там и пачки открыток. Канны, Виареджо, Искья, Мадрид. Почерневшие серебряные приборы. Очки. Нашел даже белокурый парик, который тут же нацепил себе на голову, а потом надел шелковый оранжевый халат и стал расхаживать по подвалу, словно по залу какого-нибудь замка.

— Добрый вечер, герцог, я графиня Нунцианте. Ах, тут и графиня Синибальди. Да, праздник скучноват, и я еще не видела маркиза Мартышконе. Не попал ли он, случайно, в ров с крокодилами?

Под грудой старой мебели стояла походившая на гроб скамья с ящиком, разрисованная красными и зелеными цветами.

— Здесь покоится бедный Гоффредо. Он съел отравленную котлету по-милански.

Зазвонил мобильник.

Я рассердился:

— Да ладно! Вот надоеда! Мама, пожалуйста… оставь меня в покое.

Попытался не замечать звонков, но не получилось. Наконец мне это надоело, и я полез к окну, где лежал мобильник. На дисплее высветился незнакомый номер. Кто это может быть? Кроме мамы, Нихала, бабушки и — очень редко — папы, мне больше никто не звонил. Я в растерянности смотрел на телефон. В конце концов любопытство взяло верх, и я ответил.

— Алло?

— Алло, Лоренцо. Это я, Оливия.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, кто такая эта Оливия… Оливия, моя сводная сестра.

— Да. Привет…

— Как поживаешь?

— Спасибо, хорошо, а ты?

— Хорошо. Извини за беспокойство. Твой телефон мне дала тетя Роберта. Послушай, я хотела узнать у тебя кое-что… Твои родители дома?

Ловушка!

Надо быть осторожным. Может, мама что-то заподозрила и попросила Оливию узнать, где я на самом деле. Но Оливия и мама, насколько я знал, не разговаривали друг с другом.

— Не знаю… Я на лыжах катаюсь.

— А… — В ее голосе прозвучало разочарование. — Значит, развлекаешься.

— Да.

— Скажи-ка мне, Лоренцо, вот что. Обычно в это время твои мама и папа бывают дома?

Что за вопросы она задает?

— Папа в это время на работе. А мама иногда в спортзале или в галерее. По-разному.

Молчание.

— Поняла. А если их нет, то кто-нибудь есть в доме?

— Нихал.

— Кто такой этот Нихал?

— Прислуга.

— А… Ну хорошо. Послушай, будь другом…

— Слушаю.

— Не говори никому, что я звонила тебе.

— Ладно.

— Пообещай.

— Обещаю.

— Молодец. Катайся в свое удовольствие. Снега хватает?

— Хватает.

— Тогда до свиданья. Привет! И прошу тебя — ни слова обо мне!

— Хорошо. Чао!

Я выключил телефон и снял парик, соображая, что же ей надо было от меня. И почему хотела знать, дома ли папа и мама? Почему не позвонила им? Я пожал плечами. Мне нет до этого дела. Если это и ловушка, то я в нее не попался.

Со своей сводной сестрой Оливией я общался один раз в жизни — на Пасху в 1998 году.

Мне тогда исполнилось двенадцать лет, ей же двадцать один год.

А предыдущие встречи не в счет. Пару раз мы проводили лето вместе на Капри, на вилле бабушки Лауры, но я был слишком маленьким, чтобы помнить то время.

Оливия — дочь моего отца и одной каприйской сучки, которая ненавидела мою мать. Зубная врачиха. Отец женился на ней до моего рождения. В то время он жил с нею в Милане, и у них родилась Оливия. Потом они развелись, и папа женился на маме.

Отец неохотно говорил о своей дочери. Время от времени он навещал ее и всегда возвращался расстроенный. Из всего, что мне удавалось понять, выходило, будто Оливия — сумасшедшая. Изображала фотографа и попадала в разные неприятные ситуации. Провалила экзамены в лицее, пару раз сбегала из дома, а потом обручилась в Париже с Фаустини, папиным бухгалтером-ревизором.

Все это я узнавал случайно, отрывками, потому что родители никогда не говорили об Оливии в моем присутствии. Но иногда, в машине, случалось, забывали про меня и тогда о чем-нибудь проговаривались.

За два дня до Пасхи мы поехали навестить моего дядю, который жил в Кампаньяно. В дороге папа сказал маме, что пригласил на обед Оливию, мол, хочет уговорить ее отправиться на Сицилию. Там священники могут определить ее в одно прекрасное место, где много фруктовых деревьев, огороды и есть чем заняться.

Я думал, что Оливия безобразная, неприятная и злая, вроде сестер Золушки, а она, наоборот, оказалась необыкновенной красавицей, из тех девушек, на которых едва взглянешь, как тут же заливаешься краской, и всем понятно, что она тебе понравилась, а если заговаривает с тобой, то не знаешь, куда деть руки, не знаешь даже, как сидеть. У нее были светлые, густые и курчавые волосы, спадавшие на спину, серые глаза и лицо сплошь в веснушках, как у меня. Высокая, с пышной грудью, она могла быть королевой какого-нибудь средневекового царства.

За ужином она почти не разговаривала. Потом они с папой заперлись в дядином кабинете. Она ушла, ни с кем не попрощавшись.

Некоторое время я размышлял над этим странным телефонным звонком, потом решил, что у меня есть куда более серьезная проблема, которой нужно заняться. Своя собственная. С другой сим-карты я мог бы послать маме эсэмэску как бы от имени матери Алессии. Нет, этого недостаточно. Мама ведь хотела поговорить с ней.

Писклявым голосом я произнес:

— Синьора, здравствуйте, я… мама Алессии… Я хотела сказать вам, что ваш сын чувствует себя отлично, ребятам тут очень весело. До свиданья.