Хильда проснулась среди ночи, как по будильнику — пора вставать. Посмотрела на часы — половина второго. Спать не хотелось. Вышла во дворик, села в садовое кресло. Странное ощущение — холодное ожидание события, как будто должно совершиться что-то страшное и величественное. На пластиковом столе лежали забытые кем-то спички. Она зажгла одну, посмотрела на разгорающийся конус голубого пламени и вдруг посожалела, что не курит. Спичка погасла, догорев до пальцев. Тревога не отпускала, но ничего не случалось.
Хильда подошла к изгороди крошечного садика и задохнулась — вдали горел Кармель. Огненный клин бежал по горе, от гребня хребта вниз. Он был ярко-алый, светлый и живой. Хильда вернулась в дом, позвонила в пожарную службу. Там было занято. Значит, уже кто-то дозвонился, подумала она и догадалась, что именно ее разбудило: пожар. Она легла на свою узкую походную койку и сразу же заснула.
Декабрь, 1995 г., Хайфа.
Храм Илии у Источника
Из корреспонденции, пришедшей на имя брата Даниэля Штайна.
5 декабря 1995 г.
Патеру Даниэлю Штайну
от генерала Ордена босых кармелитов
Решением генерала Ордена босых кармелитов член Ордена священник Даниэль Штайн ЗАПРЕЩАЕТСЯ к служению. К 31 декабря сего года предписывается сдать всю документацию, касающуюся аренды и эксплуатации храма Илии у Источника комиссии, состоящей из представителя Ордена кармелитов, представителя Римской курии и представителя Иерусалимского Патриархата.
Генерал Ордена босых кармелитов
Письмо не было получено адресатом, поскольку было доставлено после его гибели в автокатастрофе 17 декабря 1995 года.
14 декабря 1995 г. Окрестности Кумрана.
Храм Илии у Источника
Над заваленным входом в пещеру Федор высек небольшой крест, под ним ивритскими буквами, но слева направо, имя АБУН, а ниже — маленькую «Ф». Кириллицей.
Наконец ему стало легко. И эта легкость и парение указывали ему, что все он сделал правильно. Он простился с могилой и ушел с горы.
Шел пешком вдоль дороги. Несколько раз останавливались машины, чтобы его подвезти, и тогда он свернул с дороги и, где возможно, шел по горам. Когда тропа прерывалась или уводила в сторону, он снова возвращался к дороге. Двигался на север, пока не добрался до Иерихо. Прошел часть пути по Иорданской долине и возле Джифтлика свернул на запад, на Самарию. Не торопясь, пересек Самарию и вышел к морю возле Нетании. Он шел с удовольствием. Ночевал где придется: то на куче высохших веток, то на скамье на детской площадке в безымянном поселке. Один раз его покормили в кафе какие-то подгулявшие ребята, другой раз арабский торговец дал питу. В полях можно было поживиться виноградом.
Федор давно уже привык мало есть, голода почти не испытывал. Черный подрясник побелел от солнца, за спиной болтался мешок с тремя книгами и бутылью воды. Еще там лежало кадило и небольшой запас ладана. В сухих руках зажаты длинные шерстяные четки.
От Нетании он пошел в сторону Хайфы, по пути крестоносцев и паломников.
Теперь он познал всю глубину обмана. Они, евреи, обманули весь мир, бросили миру пустышку христианства, оставив у себя и великую тайну, и истинную веру. Нет в мире Бога, кроме еврейского. И они будут хранить его вечно, пока силой не вырвут у них тайну. И этот маленький еврей, прикидывающийся христианином, знает тайну. И Абун говорил — у них тайное знание, они владеют Богом, Бог их слушает. И все равно, самое главное — не тайное знание, которым они завладели, а кража. Они украли нашего Бога, бросили миру пустышку. Абун все понял — крашеные картинки они нам оставили, сказку о Деве, святцы и тысячи заумных книг, а Бога оставили у себя!
Федор споткнулся, ремень сандалии оторвался от подошвы, он сбросил рваную сандалию и пошел в одной. От моря дул ветерок, но побережье было, не в пример Афонскому, плоским и невыразительным, и море не имело того сильного спиртового запаха, как в Греции. Одну ночь и половину дня он провел в музейных развалинах Кесарии. Утром вдруг заленился и пролежал в тени древней стены, продремал до полудня. И снова пошел. На третий день он подошел к Хайфе. Отсюда было совсем недалеко.
К церкви Илии у Источника он поднялся под вечер. Никого, кроме сторожа, не было. Сторож был араб Юсуф, нанятый Хильдой лет восемь тому назад, какой-то дальний родственник Мусы и тоже садовник. Он был глух — и Даниэль посмеивался, что у Хильды особое дарование находить профессионалов: сторож у нее глухой, курьер хромой, а посудомой он лучше будет сам, потому что Хильда непременно наймет однорукого…
Федор лег позади беседки и уснул. Проснулся, когда уже стемнело, и пошел к храму. Нужно осмотреть храмовые книги — не найдутся ли те самые, тайные. Но храм был на замке, и Федор подошел к окну, снял подрясник, сложил вчетверо и аккуратно выдавил стекло. Потом, не торопясь, надел подрясник. Осмотрелся, нашел свечу и зажег. Он сразу почувствовал внутреннюю геометрию помещения и двинулся в подсобную комнату. Толкнул дверь — открыто. Впрочем, стол и шкаф оказались заперты.
Нож висел на поясе, и Федор всю дорогу ощущал животом жесткие ножны. Он достал ножны, вынул нож — арабский, с черной роговой рукоятью и с бронзовой вставкой между рогом и лезвием. Это был нож не для убийства скота.
Книжный шкаф открылся при первом же касании. Федор аккуратно выложил книги стопками, потом стал листать одну за другой.
Какой же я дурак, — расстроился Федор, разглядывая корешки. Мелькнул греческий Типикон, славянская Псалтирь и несколько книг по-польски. Все остальное было на языках, Федору вовсе не известных: иврит, латынь, итальянский.
Даже если тайна тут написана большими буквами, все равно не прочесть…
Он сдвинул книги в сторону и занялся столом. Средний ящик был заперт на два поворота ключа, и язычок не поддавался. Федор ковырял ножом личинку, хотел ее выставить вместе с замком. Он не услышал, как в комнатку вошел Юсуф. Тот увидел в окне свет и решил, что подъехала Хильда или Даниэль, а он не заметил. Увидев грабителя, Юсуф вскрикнул и обхватил его за спину. Федор резко обернулся. Нож был у него в руке. И, не успев подумать, полоснул сторожа по шее. Кровь хлынула широко и сильно. Раздалось странное бульканье.
И в то же мгновение Федор понял, что все пропало. Теперь он не сможет прижать здесь Даниэля и заставить его открыть еврейскую тайну. Нож ему был нужен не для убийства, а только для добычи великой тайны. Обмякший сторож в слишком большой луже крови все нарушил, все испортил. И теперь не сможет он, Федор, добыть эту треклятую еврейскую тайну. Никогда. И великая ярость овладела им. Он разметал книги, вышел в самый храм и сокрушил все, что поддавалось разгрому. Сила безумия была столь велика, что он разнес алтарь, составленный из больших камней четырьмя молодыми и сильными парнями, разбил скамьи и аналои, разгромил «церковный ящик» у входа в храм, пробил кулаком последнюю икону матушки Иоанны, которая в ожидании переезда на окончательное место жительства в Москву, по завещанию художницы, висела в храме Илии у Источника.