– Зря ничего не бывает, хотите, сделаю вас любовницей Берии?

– Боже упаси, да его и нет давно.

– Зато вы есть, и память при вас, и я на подхвате.

– Коля, я педагог, а не проститутка.

– Проститутка – Троцкий. Педагогика – бред. Давайте приводите себя в порядок. Побольше жеманства, скромности скрытой. Тряпок завтра подброшу. Клиентура ждать себя не заставит.

– Николай, как можно в мои-то годы?

– Ангелина Васильевна, ваши года нам богатство дадут. Покопайтесь в памяти и за дело, оно у нас правое, шевелите левой и вперед.

Ни «нет», ни «да» не прозвучало в ответ, но улыбка пожилой Моны Лизы на лице заиграла. Я обзвонил местные СМИ, так, мол, и так. Давайте репутацию учительскую подмочим. Прессе нашей палец в рот не клади, мигом скумекала. Ну и пошло-поехало. Приоделись оба, в ресторанах стали узнавать, на тусовки зовут.

– Ну, что, Ангелина Васильевна, пора столицы окучивать.

– Эх, Коля, Коля, куда вы меня ввергли.

– Верной дорогой идем: и Лаврентию Палычу лестно, вон какую бабу отхватил, и нам сытно.

Полетели в столицу, столик в «Праге» заказали. Журналистов, как мух, поналетело, десятка три на скорой увезли, слюной подавились, бедолаги.

– Скажите, а правда?

– Правда, и спала с ним сама, и ела. Как сейчас помню, дневник мой проверит, двойки на пятаки переправит и сразу за стол тащит.

– Значит, он ее прямо на столе?

– Спрашивайте сами, я тогда совсем пацаном малым был, в этих делах плохо разбирался.

– Ангелина Васильевна, стол скользил?

– За столом, молодые люди, едят. Хозяин хлебосольным был, знал толк в этом деле.

– Ну, а дальше, после стола, как оно все происходило?

– Поймите меня правильно, ну, не могу я при мальчике такое из себя выдавить.

– А мальчик кто у нас?

– Коля. Он тогда совсем ребенком был, я его подкармливала с барского стола, то балычок подсуну, то бананчиком побалую.

– Коля, выйди на минутку.

– Не могу, господа, я при Ангелине Васильевне с детства охранником тружусь.

– Ладно, сиди пока. Скажите, Ангелина Васильевна, чему вас Берия учил?

– Жизни, господа, жизни.

– А он, правда, в этом деле мастак был?

– Не только умел, но и пользовался этим с большим успехом. Оглянитесь вокруг, сколько охранников в стране, а это всё его дети.

– И Коля ваш от него?

– Да, Коля мой крут, как папа. Коля, покажи им очки отца.

Пришлось достать, поторговаться и продать по частям.

Эти уже десятые по счету будут. Пуговицы с кителя на вторую сотню пошли по рукам гулять.

– Скажите, а чем Берия отличался от других ваших мужчин?

– Понимаете, способности всегда имеют знаки отличия, посредственность пуста.

Поездили мы с Ангелиной Васильевной по городам и весям, весело и сердито поездили. Она в золоте – я в шоколаде. Правда, диплома педагога она лишилась за сожительство с врагом народа. Хотелось и в этом деле ей помочь, пытался через суд доказать, что она давно с ним не живет, но не поверили. Такую кучу справок запросили, что проще без диплома.

Ее, дурочку, по-прежнему в школу тянет, кругами ходит, но не пускают. А я в усадьбе шашлык ем, виски пью, в бане парюсь и думаю, кому еще помочь. Идей куча, люди боятся в историю лезть, а там много еще чего полезного валяется.

Моя Аэлита

Снега всегда из прошлого. А после женщины, как после осени, что-нибудь да остается: то шпильки, то заколки, то шарфик под стулом. У меня серебро на губах.

Раскрыв ладони, она показала серебряную пыль, которая появляется всякий раз, когда идет снег. Не тут, а там – на Марсе. Сегодня я обязан уволить ее. За то, что она ничего не видит, кроме этих микрочастиц на своих руках. Их никто не видит.

– Вы знаете, мой бывший муж покупал билеты в цирк только на первые ряды.

– Он у вас был близоруким?

– Нет, ему нравилось, что в меня влюблены все клоуны на свете.

Я представлял, как муж целовал лунную поверхность ее лица, и мне хотелось в тот день, когда идет ее снег, касаться хотя бы краешка уходящих губ. Я не мог вообразить, как улыбаются серебряные девушки обратной стороной любви. Не

помню, не хочу помнить, как подписывал заявление об уходе по собственному желанию, вернее, по производственной необходимости.

– Вам что нравится читать на ночь?

– Бунин. «Темные аллеи».

– Не люблю Бунина, там всегда возникает желание.

Потом она вдруг поведала, что в новогоднюю ночь останется совсем одна, натянет старый свитер, джинсы, заберется с ногами на диван и станет ждать, когда серебряная пыль осядет на ее ладони.

– Она падает к вам только на ладони?

– Нет, серебряная пыль везде.

– Почему она прилетает лишь к вам?

– Я хочу родить красивого и умного сына, который будет всем необходим.

– А у меня на ладонях мозоли.

– Вы не умеете задумываться, в вас только работа. Мне вас бывает жалко.

Да, на моих ладонях лед приказов, накладных и ее заявление об уходе.

– Вы знаете, люди еще очень воинственны и нетерпимы.

– Почему?

– Они ведь с Марса.

– Как это? Все люди с Марса?

– Ну, не только с него. До Марса они жили на Юпитере, Сатурне и дальше. Там их прошлое.

– Вы, верно, начитались фантастики?

– Нет, я ее совсем не читаю. Солнце остывает.

– Извините, а на Земле люди зачем?

– Земля им знания дает и только. Вот когда Солнце еще чуть-чуть померкнет, они переберутся на Венеру и поймут, что главное на свете – любовь!

– Ну, а Меркурий куда?

– Там станут торговаться за место под Солнцем. Знаете, я здесь была такая чужая всем. И ждала вас.

– Как это вы ждали меня? Я не давал для этого никакого повода.

– А повод и не нужен.

– Вы отдаете себе отчет, что это уже слишком?

– Я, я не хочу уходить от вас.

– Вы меня, по-видимому, не слышите.

– Я слышу, а вы глухой.

Она резко повернулась и ушла, не хлопнув даже дверью, тихо ушла, как снег.

Жена заметила, что перед снегопадом у меня стали сереть губы, неплохо бы показаться врачам. Она не знает, что издали серебро серое. И я не знал.