Анна попросила ее передать доктору Крюгеру номер своего телефона в гостинице.
— Непременно это сделаю, — заверила ее ассистентка. — До свидания, мисс Гринвуд.
— До свидания, — сказала Анна.
Интересно, подумала она, вспомнит ли д-р Конрад П. Крюгер ее имя по прошествии стольких лет. Хорошо бы вспомнил. Она снова легла на кровать и попыталась припомнить, каким был Конрад. Необычайно красивый, вот каким он был. Высокий… стройный… широкоплечий… с почти абсолютно черными волосами… и еще у него было красивое лицо… энергичное, с точеными чертами, лицо одного из этих героев — Персея или Улисса. Вместе с тем это был очень нежный юноша, серьезный, воспитанный и тихий. Много он ее не целовал — разве что прощаясь по вечерам. С нежностями никогда не лез, как это делали все другие. Когда в субботние вечера он привозил ее домой из кино, то обычно парковал свой старый «бьюик» возле ее дома и сидел в машине рядом с ней, без конца говоря о будущем, о ее будущем и своем, и о том, как он собирается вернуться в Даллас, чтобы стать знаменитым врачом. Его нежелание доставить себе удовольствие и пообниматься с ней и вообще заняться всей этой чепухой бесконечно ее поражало. «Он меня уважает, — говорила она про себя. — Он любит меня». И наверное, она была права. Во всяком случае, это был приятный молодой человек, приятный и добрый. И если бы не то обстоятельство, что Эд Купер был еще приятней и добрее, она наверняка вышла бы замуж за Конрада Крюгера.
Зазвонил телефон. Анна взяла трубку.
— Да, — сказала она. — Алло.
— Анна Гринвуд?
— Конрад Крюгер?
— Моя дорогая Анна! Какой фантастический сюрприз! Боже мой! Столько лет прошло!
— Немало, не правда ли?
— Целая жизнь. Твой голос звучит как прежде.
— Твой тоже.
— Что привело тебя в наш прекрасный город? Ты надолго здесь?
— Нет, завтра мне нужно возвращаться. Надеюсь, ты не против, что я тебе позвонила?
— Черт возьми, нет, Анна. Я очень рад. Ты здорова?
— Да, все в порядке. Теперь со мной все в порядке. Но какое-то время мне было плохо, после того как умер Эд…
— Что?
— Он погиб в автомобильной катастрофе два с половиной года назад.
— Мне так жаль, Анна. Как это ужасно! Я… не знаю, что и сказать…
— Ничего не нужно говорить.
— Теперь ты в порядке?
— Все замечательно. Вкалываю как рабыня.
— Вот и умница…
— А как… как поживает Араминта?
— О, прекрасно.
— Дети у вас есть?
— Один, — ответил он. — Мальчик. А у тебя?
— У меня трое, две девочки и мальчик.
— Вот это да! Послушай-ка, Анна…
— Слушаю.
— Давай я заеду в гостиницу и угощу тебя чем-нибудь? Мне бы это доставило удовольствие. Клянусь, ты ничуть не изменилась.
— Я выгляжу старой, Конрад.
— Неправда.
— Я и чувствую себя старой.
— Может, тебе нужен хороший врач?
— Да. То есть нет. Конечно нет. Мне больше не нужны врачи. Мне нужно лишь… как бы это сказать…
— Да?
— Мне здесь немного не по себе, Конрад. Наверное, мне нужно, чтобы рядом со мной был друг. Вот и все, что мне нужно.
— Считай, что у тебя есть друг. Мне осталось осмотреть еще только одного пациента, и я свободен. Давай встретимся в баре… позабыл, как он там называется… в шесть часов, примерно через полчаса. Тебя это устроит?
— Да, — сказала она. — Конечно. И… спасибо тебе, Конрад.
Она положила трубку, потом поднялась с кровати и начала одеваться.
Она чувствовала себя немного взволнованной. После смерти Эда она никуда не ходила и тем более не выпивала с мужчиной. Доктор Джекобс будет доволен, когда она расскажет ему об этом по возвращении. Поздравлять он ее не станет, но наверняка будет доволен. Он скажет, что это шаг в правильном направлении, что это начало. Она по-прежнему регулярно посещала его, и теперь, когда ей стало гораздо лучше, его туманные замечания сделались не столь туманными и он не раз говорил ей, что ее депрессии и тяга к самоубийству никуда не денутся, пока она физически «не заменит» Эда на другого мужчину.
— Но ведь нельзя же развлечения ради заменить человека, которого любил, — сказала ему Анна, когда он в последний раз заговорил об этом. Боже милостивый, доктор, да когда в прошлом месяце у миссис Крамлин-Браун умер попугай — слышите, попугай, а не муж, — она была так шокирована этим, что поклялась никогда больше не заводить птицу!
— Миссис Купер, — сказал доктор Джекобс, — с попугаем обыкновенно не вступают в сексуальные отношения.
— Да… но…
— Поэтому его не обязательно заменять. Но, когда умирает муж, а оставшаяся в живых жена еще деятельна и здорова, она обязательно, если это возможно, найдет ему замену. И наоборот.
Секс. Наверное, это единственное, о чем думал этот доктор. У него на уме один только секс.
Когда Анна оделась и спустилась вниз на лифте, было десять минут седьмого. Едва она вошла в бар, как из-за одного из столиков поднялся мужчина. Это был Конрад. Должно быть, он следил за дверью. Он пошел ей навстречу, нервно улыбаясь. Анна тоже улыбалась. В таких случаях всегда улыбаются.
— Так-так, — проговорил он. — Так-так-так.
И она, ожидая приличествующего ситуации поцелуя, подставила ему щеку, продолжая улыбаться. Однако она забыла, каким чопорным был Конрад. Он просто взял ее руку в свою и пожал — один раз.
— Вот уж действительно сюрприз, — сказал он. — Проходи, садись.
Бар ничем не отличался от бара в любой другой гостинице. Он был тускло освещен и заполнен множеством небольших столиков. На каждом столике стояло блюдечко с орешками, а вдоль стен тянулись кожаные кресла-скамьи. На официантах были белые пиджаки и темно-бордовые брюки. Конрад повел ее к столику, стоявшему в углу, и они сели лицом друг к другу. Официант уже стоял рядом.
— Что ты будешь пить? — спросил Конрад.
— Можно мне мартини?
— Разумеется. С водкой?
— Нет, с джином, пожалуйста.
— Один мартини с джином, — сказал он официанту. — Нет, лучше два. Ты, наверное, помнишь, Анна, я не очень-то люблю выпивать, но, думаю, сегодня для этого есть повод.
Официант удалился. Конрад откинулся в кресле и внимательно посмотрел на нее.
— Ты очень хорошо выглядишь, — заметил он.
— И ты очень хорошо выглядишь, Конрад, — сказала она ему.
И это было действительно так. Удивительно, как мало он постарел за двадцать пять лет. Все такой же стройный и красивый, как и тогда, — по правде, даже более красивый. Его черные волосы были по-прежнему черными, взгляд — ясным, и, в общем, он выглядел как мужчина, которому не дашь больше тридцати.