Но всякий раз, когда я так думала, я вспоминала о тебе, моя девочка. Может, кому-то это покажется странным, но я ощущала тебя, пока ещё никому не видную, вполне независимым существом.
Однажды ночью, когда я по слабости своей предавалась подобным сомнениям, ты, как будто в наказание, сильно ударила меня ножкой в живот, от неожиданности я села на кровати и, почувствовав вдруг необыкновенную нежность, обхватила живот обеими руками, словно обнимая тебя. Лежащий рядом Миямура, перепугавшись, стал приставать ко мне с расспросами: "Что с тобой? У тебя что-нибудь болит?", а из моих глаз, как ни стыдно мне было, потоком хлынули слёзы. Счастливые слёзы, в которых раскаяние мешалось с радостью…
"Если человек сосредоточит на достижении цели все свои силы, всю волю и все надежды, он добьётся всего, чего захочет". Я вычитала эту фразу несколько дней назад в одной книге. Доктор Н. в конце концов разрешил мне рожать, и в основном потому, что я очень сильно хотела этого, потому, что это было главным смыслом моего существования. Моя настойчивость произвела на него впечатление, и он ограничился предупреждением, что после родов ради моего собственного здоровья и ради здоровья ребёнка я должна буду так или иначе устраниться от забот о новорождённом. Но мне было довольно того, что он разрешил мне рожать, я была просто вне себя от счастья! Дрожа всем телом, я молча вглядывалась в лицо доктора и думала о том, что Бог всё-таки принял мою сторону. Старомодный, с коротко стриженной седой бородой, профессор Н. пристально смотрел на меня добрыми голубыми глазами, а профессор Б., как бы поздравляя меня, решительно кивал головой. Думая: "Вот Бог и рассудил нас", я с благоговейным трепетом взирала на этих старых джентльменов. "Родить — вот всё, что мне надо, — говорила я себе, — что же касается дальнейшего, то, когда надо будет, Бог и об этом позаботится". И я почтительно поклонилась доктору Н. По щекам струились слёзы радости, но я не делала ничего, чтобы их скрыть.
Однажды вечером Миямура вернулся из института на такси с четырьмя огромными свёртками, заявив, что всё это он приобрёл в универмаге Бон Марше. Свёртки сразу заполнили комнату, казалось, будто мы собираемся переезжать. Я остолбенела от удивления, а Миямура возбуждённо принялся объяснять:
— Теперь я убедился, что во Франции действительно поощряется деторождение, в этой стране масса привилегий для семей, в которых должен появиться младенец. Смотри, здесь собрано всё: пелёнки, которые так тебя волновали, распашонки, платьица, башмачки. В этом вот пакете — всякие необходимые мелочи, в этом — одеяло и матрасик, а в этих двух — всё, что может понадобиться тебе в случае преждевременных родов. Что касается колыбели, кроватки и коляски, то их тоже можно будет купить с большой скидкой, как только они понадобятся. Так что ни о чём беспокоиться не нужно. И ещё — доктор Б. уже забронировал для тебя палату в клинике. В воскресенье утром вместо прогулки сходим туда, посмотрим.
Не помня себя от волнения, я раскрыла тот пакет, где, как он сказал, были собраны всякие мелочи для младенца. Из объёмистого пакета, словно извлекаемые рукой фокусника, возникали прелестные белоснежные вещицы. Появление каждого предмета я приветствовала радостным криком. Три дюжины мягких белых подгузников с махровой, как у полотенца, серединой. Я ещё смеялась, что их жалко использовать по назначению, они скорее похожи на нагруднички. Дюжина мягких хлопчатобумажных распашонок и полдюжины верхних шерстяных, шесть платьиц, дюжина прелестных шерстяных пинеток, три шапочки, дюжина тёплых пелёнок, чтобы заворачивать младенцу ножки, пара пальтишек — всё было белоснежное. Когда, разложив эти прелестные вещицы на кровати, я стала любоваться ими, мне почудилось, что я вижу тебя в этих одёжках, и всё моё существо наполнилось тихим материнским счастьем.
— Как будто подвенечный наряд, — сказала я, — наверное, тот, кто с самого рождения может носить такие белые вещи, приходит в этот мир не для страданий и трудов, а для счастья, доступного лишь ангелам…
Я даже представила себе твоё милое личико и, улыбаясь, повернулась к Миямуре. Он, стоя рядом со мной, тоже рассматривал эти прелестные ангельские одежды, но вид у него при этом был почему-то расстроенный. Погасив улыбку, я внимательно посмотрела на него.
— Боюсь, что тебя это огорчит, — нерешительно произнёс он, — но эти вещи продезинфицированы, и, пока в них не возникнет надобность, их лучше спрятать куда-нибудь подальше.
— Продезинфицированы?
— Да, ведь у новорождённого такая нежная кожа, ему ничего не стоит подхватить любую инфекцию…
— Ах вот как… — коротко ответила я и поспешно стала заворачивать вещи дрожащими от волнения руками.
Я никогда не задумывалась ни о какой инфекции, но тут внезапно поняла — ведь я больна страшной болезнью, и сердце моё невольно сжалось. До сих пор Миямура, не желая волновать меня, не заводил речь ни о дезинфекции, ни о болезнетворных микробах…
В тот момент я ощутила такое смятение и такую беспомощность, что с трудом удержалась на ногах. Я не столько огорчилась, сколько совершенно растерялась, мне захотелось опереться на что-то большое и прочное…
На следующий день, как только Миямура ушёл в институт, я, не устояв перед соблазном, снова раскрыла пакеты и ещё раз внимательно рассмотрела их содержимое. Со вчерашнего вечера я не переставая думала о том, что сказал Миямура, однако в конце концов сумела обрести душевное равновесие, придя к выводу, что микробы микробами, но ведь кровотечений у меня нет, кровохарканья тоже, поэтому я наверняка смогу родить здорового ребёнка. На всякий случай, прежде чем раскрыть пакеты, я прикрыла лицо марлевой повязкой. Глядя на приготовленные для тебя прелестные вещицы, я постепенно утешилась, неясные ощущения волновали мне грудь, в голове теснились смутные мысли о будущем. Решив пометить инициалами каждую вещицу, я села на стул у окна и, вышив на белом фоне синими нитками знак "М" — "Миямура", стала думать: какое же имя мы дадим ребёнку? И тут впервые поняла, что даже не знаю, кто это будет — мальчик или девочка? И тихонько засмеялась. Все говорят: младенец да младенец, какая же я глупая — до сих пор не дала себе труда подумать, мальчик это будет или девочка? Хорошо бы девочка. Мальчика я буду побаиваться. А если родится девочка, как мы её назовём? Размышляя об этом, я с удовольствием вышивала инициалы. И только через полчаса вспомнила, что мне нельзя утомляться, потому что может повыситься температура, и, не желая причинять беспокойство Миямуре, отложила шитьё. Однако на следующий день снова вернулась к нему и ещё два дня тайком наслаждалась этой работой. Решив — пусть будет девочка, я стала тайком упражняться на рояле, хотя Миямура запретил мне это делать. Я была такая глупая мамаша, мне казалось, музыка благотворно повлияет на развитие плода! Я с трудом удерживалась, чтобы не спросить Миямуру:
— Кого ты хочешь, мальчика или девочку?
Меня останавливал страх, я боялась, что он сочтёт это глупым и рассердится. Ведь я так старалась быть достойной своего умного мужа! Поэтому я молчала, хотя мне очень хотелось задать ему этот вопрос…
В следующее воскресенье он предложил мне пойти посмотреть предназначенную для меня палату в клинике для рожениц. Это была большая клиника в тихом районе неподалёку от Порт Мэйё. Палата находилась на третьем этаже, но она была занята, и нам показали соседнюю. Просторная светлая комната с широким открытым окном выходила на южную сторону, в ней стояла удобная низкая кровать, чистенький столик и стул, к комнате примыкали большая ванная и уборная — словом, всё здесь было как в роскошном отеле. Выглянув из окна на Булонский лес, я восторженно воскликнула: