В комнате было очень тепло. Раздвижная дверь на балкон была распахнута. Белые занавески защищали от солнечных лучей, но их редко шевелил ветерок. Дождь и холод продолжались до вчерашнего дня, поэтому вентиляторы не были установлены, но как только мать вошла в комнату, она быстро решила эту проблему, позвонив по телефону, чтобы из дома прислали вентилятор. Все медсестры были заняты. Юити и Ясуко были одни. Молодой муж вытер пот с её лба. Ясуко глубоко вздохнула и открыла глаза. Она ослабила пальцы, которыми крепко держала руку Юити.
– Теперь я чувствую себя лучше. Так продлится еще минут десять. – Ясуко огляделась вокруг. – Боже, здесь жарко!
Юити был напуган облегчением Ясуко. Выражение её лица, когда она почувствовала себя немного лучше, напомнило ему кусочек всегдашней жизни, которую он боялся больше всего. Молодая жена попросила у мужа зеркальце. Она причесала волосы. Её бледное, отекшее лицо без макияжа было некрасивым, в этой некрасивости она сама не могла предположить величественные признаки боли.
– Я настоящая развалина. Пожалуйста, прости меня, – сказала Ясуко жалобным голосом, совсем не похожим на тот, каким говорят больные. – Через минуту я снова буду красивой.
Юити посмотрел на это детское лицо, униженное болью. «Как это можно объяснить?» – размышлял он. Эта уродливость и боль вовлекали его в человеческие эмоции здесь, поблизости от своей жены. Однако, когда его жена была ничем не обеспокоенной и красивой, он был почему-то отстранен от человеческих чувств и помнил лишь о её душе, которую не мог любить. Как это можно объяснить? Но ошибка Юити заключалась в его упрямом отказе верить, что внутри его теперешняя нежность смешалась с нежностью обычного мужа.
Мать Ясуко вернулась вместе с сиделкой. Юити перепоручил жену двум женщинам и ушёл на балкон, выходящий во внутренний двор. Ему в глаза бросилось множество больничных окон через двор и стеклянная стена лестничного пролета. Он видел белый халат медсестры, спускающейся по лестнице. По стеклу лестницы проходили рельефные параллельные линии. Лучи утреннего солнца, выходящего с противоположной стороны, пересекали эти линии по диагонали.
Стоя в неистовом ослепительном свете, Юити чувствовал запах дизинфектанта и вспомнил слова Сунсукэ: «Как ты думаешь, не убедиться ли тебе в собственной невиновности своими собственными глазами?»
«Ядовитые слова старика всегда давили на меня. Он сказал, что я увижу рождение собственного ребенка от презренного существа. Он предсказал, что я смогу это сделать. В этом его жестоком и слащавом подстрекательстве была торжествующая самоуверенность».
Юити положил руку на железные перила балкона. Теплота ржавого железа, согретого солнцем, неожиданно напомнила ему его медовый месяц, когда он привязал к перилам гостиничного балкона свой галстук.
В сердце Юити возник какой-то неопределимый порыв. Брезгливость, которую Сунсукэ постепенно создал в нём, что вызвало живую боль, заворожила юношу. Сопротивляться ей или отвечать ей тем же самым было все равно, что отказаться от себя ради нее. Для него было трудно отличить источник брезгливости от желания, мотивируя инстинктивной потребностью и плотским вожделением отыскать первоисточник удовольствия. Когда он подумал об этом, его сердце затрепетало.
Дверь в палату Ясуко широко открылась.
Во главе с облаченным в белое заведующим гинекологическим отделением в палату вошли две медсестры, толкая перед собой каталку. В этот момент у Ясуко снова начались схватки. Она позвала мужа, будто звала кого-то, кто был очень далеко. Юити подбежал и взял её за руку.
Врач приветливо улыбнулся, затем сказал:
– Потерпите еще. Совсем немного осталось.
В его красивой седине было что-то такое, что заставляло людей доверять ему с первого взгляда. Юити же почувствовал сильную антипатию к этой седине, к этой почтенности, ко всем добрым намерениям этого открытого и честного лекаря. Все тревоги, все волнения о беременности, о родах, чреватых всевозможными осложнениями, о ребенке, который должен родиться, оставили Юити. Единственное, о чем он думал, было желание увидеть все это.
Страдающая Ясуко не открывала глаз, даже пока её перекладывали на каталку. Пот струился с её лба. Безвольная рука искала руку Юити. Когда юноша сжал её руку и нагнулся над ней, её бескровные губы попросили:
– Останься со мной. Если тебя не будет рядом, я не смогу выдержать все это.
Разве не было трогательным такое откровенное признание? Как будто жена прочла желание из самых дальних глубин его сознания, и её осенила дикая фантазия, что она может ему помочь. Даже стоящие рядом почувствовали чрезмерный накал страстей.
– В чем дело? – спросил врач.
– Моя жена просит меня пройти с ней весь путь до конца.
Врач схватил за руку неопытного мужа. Тихим, но властным голосом он сказал:
– У нас тут случается, что юные жены время от времени говорят подобные вещи. Не принимайте её всерьез. В противном случае и вы, и ваша жена наверняка пожалеете об этом.
– Но моя жена сказала, что если я не буду с ней…
– Я понимаю, что чувствует ваша жена, но она во время беременности пользовалась вашей поддержкой, которая ей была нужна, чтобы стать матерью. Если вы будете присутствовать… для вас, её мужа, присутствие при родах обернется ужасной ошибкой. Даже если сейчас вы и хотите этого, то потом непременно пожалеете.
– Я никогда об этом не пожалею.
– Но все папаши, которых мне доводилось видеть, не захотели бы ничего подобного. Никогда не встречал такого, как вы.
– Доктор, я вас умоляю!
Актерские инстинкты подталкивали Юити в этот раз к изображению упрямого, непоколебимого отчаяния молодого супруга, который растерял весь здравый смысл из-за беспокойства о жене. Врач коротко кивнул. Мать Ясуко, слышавшая их разговор, была шокирована.
– Просто сумасшествие, – сказала она, – избавьте меня от этого. Остановись! Ты определенно пожалеешь об этом. Хуже всего, что ты оставляешь меня совершенно одну!
Ясуко не отпускала руку Юити. Ему показалось, как будто её рука потянула его с неожиданной силой, но это медсестры толкали каталку. Дежурная медсестра открыла дверь и препроводила их в холл.
Сопровождающие Ясуко поднялись на лифте на четвертый этаж. Каталка спокойно двигалась в холодных отсветах коридора. Когда колеса слегка щелкали на стыках пола, мягкий белый подбородок Ясуко бессильно подпрыгивал. Двойные двери родильной палаты распахнулись и вновь захлопнулись. Снаружи осталась только мать Ясуко. Вслед Юити она сказала:
– Действительно, ты пожалеешь. Если все окажется слишком ужасным, пожалуйста, выйди. Я буду сидеть в коридоре.
Юити ответил ей улыбкой человека, идущего навстречу опасности. Этот благородный молодой человек знал все свои страхи.
Ясуко переложили на другую каталку. Когда её перенесли, медсестра задвинула занавесочку между двумя опорами, приделанными по обе стороны новой каталки.