Он сказал жене:
– Как ты себя чувствуешь, девочка?
– Хорошо, – сказала она. – Кажется, я переборола. Просто сказала себе: «Я не позволю ей начаться. Не позволю ей портить отпуск моим милым».
– Вот и хорошо, – сказал мистер Причард.
– А скажи, милый, – продолжала она, – как к вам, мужчинам, приходят такие идеи?
– Да просто приходят – и все, – ответил он. – А эта – из-за новой рубашки с маленькими петлями. Я на днях в ней застрял, чуть не пришлось звать на помощь.
Она улыбнулась.
– По-моему, ты ужасно милый, – сказала она. Он положил руку ей на колено и сжал ей ногу. Она игриво хлопнула его по руке, и он отпустил.
Норма повернула голову так, что ее губы были против уха Камиллы. Зная, что Прыщ подслушивает, она старалась говорить как можно тише. Она ощущала его взгляд, и в каком-то смысле он ее радовал. Никогда в жизни она не чувствовала себя так уверенно, как сейчас.
– Вобще-то у меня нет семьи, ну, того, что можно назвать семьей, – сказала Норма. Она все вываливала Камилле. Она рассказывала и объясняла ей всю свою жизнь. Ей хотелось, чтобы Камилла знала о ней все – и какой она была до нынешнего утра, и какая она теперь, – чтобы Камилла стала ее семьей, чтобы привязалась к ней эта прекрасная и уверенная женщина.
– Когда ты одна на свете, ты такие штуки выкидываешь, – сказала она. – Я людям врала. Перед собой притворялась. Делала вид, как будто это на самом деле… ну – что я придумала. Знаете, что я делала? Я воображала, как будто один знаменитый артист… ну, – мой муж.
Это вырвалось. Норма не собиралась заходить так далеко. Она покраснела. Этого не надо было говорить. Этим она как будто предавала мистера Гейбла. Но, призадумавшись, она нашла, что дело обстоит не совсем так. Мистер Гейбл не вызывал такого чувства, как раньше. Чувство перешло на Камиллу. Это поразило Норму. Она усомнилась в своем постоянстве.
– Оттого, что у тебя нет семьи и нет друзей, – объяснила она. – Наверно, ты их просто придумываешь, если у тебя их нет. Но теперь-то – ну, если мы снимем квартиру, мне ничего не придется придумывать.
Камилла отвернулась, чтобы не видеть этой наготы в глазах Нормы, их совершенной беззащитности. «Милые мои! – подумала Камилла. – Куда же я угодила? Не хватало мне ребеночка. Впуталась за здорово живешь. Как это вышло-то? Теперь я должна буду над ней колдовать и жить ее жизнью, и скоро мне это осточертеет, но уже увязну так, что не выкарабкаюсь. Если Лорейн вытурила своего рекламщика и мы можем съехаться, куда я ее дену? С чего все началось? Какого черта я полезла?»
Она повернулась к Норме.
– Детка, – начала она решительно. – Я не говорила, что мы снимем. Я сказала: посмотрим, как пойдут дела. Ты обо мне много чего не знаешь. Во-первых, я помолвлена, и мой жених – он считает, что мы скоро сможем пожениться. Так что, понимаешь, – если он захочет сейчас, как мы с тобой поселимся?
Камилла увидела в глазах у Нормы отчаяние, похожее на ужас; у девушки запали щеки и рот, бессильно повисли руки и плечи. Камилла сказала себе: «Можно снять комнату в ближайшем городе и спрятаться, потеряться. Можно сбежать от нее. Можно… Господи, как же я в это впуталась? До чего я устала. Мне бы сейчас в горячую ванну». Вслух она сказала:
– Не огорчайся, детка. Может, он еще не надумал. Может… да послушай, детка, может, все устроится. Может быть. Правда.
Норма крепко сжала губы и отвела глаза. Голова ее вздрагивала от толчков автобуса. Камилле не хотелось на нее смотреть. Но потом Норма овладела собой. Она спокойно сказала:
– Вы, наверно, меня стыдитесь, я вас не виню. Я могу быть только официанткой, но если вы меня научите, я тоже попробую стать сестрой. Буду учиться по ночам, а днем работать официанткой. Но я выучусь, и тогда вам не надо будет меня стыдиться. Ведь это будет не так трудно, если вы поможете.
Муторная волна прокатилась по желудку Камиллы. «Господи боже милостивый! Вот это попалась. Что я ей скажу? Врать дальше? Или все же растолковать ей, каким способом я зарабатываю? Еще хуже будет? А может, это так ее оскорбит, что она и не захочет меня в подруги. Может, это самое лучшее. Нет, пожалуй, лучше всего потерять ее в толпе».
Норма говорила:
– Мне бы тоже хотелось иметь специальность, как говорится, достойную, вроде вашей.
Камилла с отчаянием сказала:
– Слушай, детка, я жутко устала. Так устала, что думать не могу. Я уже еду несколько суток. Сил нет думать ни о чем. Давай пока оставим. Посмотрим, как там пойдут дела.
– Извините, – сказала Норма. – Я разволновалась и совсем забыла. Больше не буду говорить. Посмотрим, как пойдут дела. Да?
– Да, посмотрим.
Автобус резко затормозил. Они уже подъезжали к холмам, но зеленые их волны едва виднелись в дожде. Хуан, привстав, оглядел дорогу. В полотне была яма, яма, полная воды, неизвестно какая глубокая. Может быть, автобус уйдет в нее с крышей. Хуан взглянул на Деву. «Рискнуть мне?» – спросил он неслышно. Передние колеса замерли на краю лужи. Он усмехнулся, дал задний ход и отвел автобус метров на семь.
Ван Брант сказал:
– Хотите попробовать с разгона? Застрянете.
Губы Хуана зашевелились беззвучно. «Дружочек ты мой, если бы ты только знал, – прошептал он. – Если бы все вы знали». Он включил первую скорость и поехал к яме. Вода расступилась и разлетелась с плеском. Задние колеса въехали в лужу. Автобус заскользил, забуксовал. Задние колеса вертелись, мотор ревел, и, подкидывая кузов, вертящиеся колеса медленно продвигали автобус вперед и вывезли на другую сторону. Хуан перевел на вторую скорость и пополз дальше.
– Наверно, там был гравий, – сказал он через плечо Ван Бранту.
– Ничего, посмотрим, как вы в гору поедете, – зловеще ответил Ван Брант.
– А знаете, для человека, который хочет доехать, вы что-то очень ищете помех, – сказал Хуан.
Дорога пошла в гору, и здесь вода на ней не застаивалась. По кюветам она бежала вровень с верхом. Ведущие колеса пробуксовывали, растирали грязь в колеях. Хуан вдруг понял, что он сделает, если автобус сядет. Раньше он не понимал. Он думал добраться до Лос-Анджелеса и устроиться там шофером на грузовик, но он сделает по-другому. В кармане у него было пятьдесят долларов. Он всегда держал их при себе на случай поломок, и этого ему хватит. Он уйдет, но недалеко. Где-нибудь спрячется и переждет дождь. Может быть, даже поспит. А поесть – он захватит один пирог. Потом, когда отдохнет, он выйдет на шоссе и проголосует, просто подождет на заправочной станции, пока его подберут. На попутных доберется до Сан-Диего, а там, через границу, – в Тихуану. Там будет хорошо, и, может быть, дня два-три он просто поваляется на пляже. С границей просто. На этой стороне он скажет, что он американец. На той – будет мексиканцем. Потом, когда отдохнет, он уедет из города, может быть, на попутной, а может быть, просто уйдет пешком через горы, и вдоль по речкам – может быть, до самого Санто-Томаса, а там подождет почтовой машины. В СантоТомасе накупит вина, заплатит почтарю и – по полуострову на юг, через Сан-Кинтин, мимо бухты Бальсиас. Пожалуй, недели две уйдет на то, чтобы добраться по камням и через кактусовую пустыню до Ла-Паса. Надо, чтобы остались еще кое-какие деньги. В Ла-Пасе сядет на пароход до Гуаймаса или Масатлана на той стороне залива, а может, и до Акапулько, и в любом из них он найдет туристов. В Акапулько – больше, чем в Гуаймасе и Масатлане. А где туристы барахтаются без испанского посреди незнакомой страны, там Хуан не пропадет. Подрабатывая помаленьку, он доберется до Мехико, а там туристов пруд пруди. И экскурсии можно водить, и по-всякому зарабатывать. А много ему не надо.