— Так вот оно что, — подумал он. — Бедняги… Бедные, несчастные создания.
Существует распространенное заблуждение (и многочисленные романы его охотно поддерживают), будто страдающий человек — не важно, страдает он от физических ран или от моральных, например от страха или печали, — лишается сна и покоя. Человек так устроен, что не может бесконечно страдать и рано или поздно соскальзывает в милосердные объятия сна, дабы хоть на время забыть о своих бедах. А по отношению к сэру Ланселоту это утверждение было справедливо вдвойне. Подобно всем бывалым солдатам, закаленным в многочисленных походах, он давно приучился запасать впрок еду, питье и сон. Ведь недостаток одного из этих жизненно необходимых элементов лишает воина сил и притупляет ум. Таким образом, вместо того, чтобы мучиться неизвестностью, сетовать на голод и холод, Ланселот предпочел впасть в спасительную полудрему и пребывал в ней до тех пор, пока в его камере не возникло легкое свечение. Он росло, усиливалось и в конце концов проникло сквозь смеженные веки рыцаря. Ланселот проснулся и сел, обхватив колени руками. От долгого лежания на холодных камнях он чувствовал себя продрогшим, все мышцы тела затекли и отказывались повиноваться. Рыцарь огляделся в поисках источника света, но так и не смог его определить. Свет шел, казалось, из ниоткуда, как это бывает в ранние предрассветные часы. Ланселот уже мог разобрать каменную кладку стен, по которой расплывались пятна плесени. И пока он рассматривал эти древние камни, на стенах стал проявляться некий рисунок: правильной формы деревья с золотыми плодами и вьющимися лозами, выполненные в простой и безыскусной манере, напоминающей картинки из иллюстрированных книг. Под одним из деревьев с особенно раскидистой кроной стоял ослепительно-белый единорог, а рядом с ним прекрасная дева. Единорог покорно склонил голову, позволяя красавице обнять себя (а такое, если верить легендам, дозволено лишь юным девственницам). Затем внимание рыцаря привлекло какое-то движение в углу камеры: там возникло — сначала зыбкое, мерцающее, а потом все более плотное и материальное — ложе под бархатным покрывалом со множеством мягких подушек. В помещении заметно потеплело, и, подняв взор, Ланселот увидел на потолке геральдическое солнце с расходящимися лучами.
Сэр Ланселот был простым рыцарем и в таковом качестве привык верить своим глазам. Поэтому он встал (отметив при этом, что на нем длинная, изукрашенная вышивкой туника) и направился к чудесному ложу. Здесь он улегся, закинув руки за голову, и приготовился лицезреть дальнейшие чудеса. И они не замедлили объявиться: в дальнем углу темницы постепенно проявились и застыли четыре трона — роскошные, богато убранные гобеленами и подушками. Одновременно на каменном полу камеры образовался мягкий ковер — он, подобно траве, вырос на глазах у рыцаря.
В воздухе растекся какой-то сложный аромат — смесь розы, корицы, лаванды, нарда и гвоздики. Временами в нем ощущался и легкий оттенок ладана. Невесть откуда взявшийся летний ветерок доносил все эти запахи до Ланселота.
— Ну, что ж, — сказал он про себя. — Коли пропадать, так уж с удобством.
Несколько мгновений ничего не происходило — как в театре, когда актеры и декорации уже готовы и лишь ждут сигнала к началу представления. Затем где-то зародилась волшебная музыка: она началась со звучания басов, а затем переросла в чудесное сопрано, которое выводило нежную и торжественную тему. Ланселот ошарашенно смотрел на свое изменившееся узилище. Лишь старая уродливая дверь — дубовая, обитая ржавыми железными полосами — напоминала о прежней темнице.
И вдруг эта дверь сама собой отворилась и пропустила внутрь четырех королев, которые неспешно расселись по тронам. Они были прекрасны в своей совершенной красоте и напоминали восковые цветы. Белые руки, украшенные драгоценностями, мирно возлежали на подлокотниках, на губах играла спокойная улыбка. Некоторое время они молча взирали друг на друга — королевы на рыцаря, лежавшего на ложе, а он на них. Затем музыка стала затихать, пока не сменилась странной шуршащей тишиной, какая обычно раздается в морской раковине, если поднести ее к уху.
Наконец сэр Ланселот поднялся и поклонился прекрасным дамам:
— Приветствую вас, миледи. И добро пожаловать!
Они ответили хором в унисон, как в церкви при чтении литании:
— И мы вас приветствуем, сэр Ланселот Озерный, сын короля Бана из Бенвика, первый рыцарь всего христианского мира. Веселья и долгих лет вам жизни!
— Полагаю, ваши титулы повторять не требуется? — спросил Ланселот. — Мне они прекрасно известны. Вы Фея Моргана, королева страны Гоор, сводная сестра нашего короля Артура, дочь герцога Корнуолльского и прекрасной Игрейны, которая впоследствии стала супругой короля Утера Пендрагона. А вы королева Внешних Островов…
— Пожалуй, и в самом деле не стоит повторять, — остановила его Моргана. — Коли все мы здесь знакомы.
Ланселот умолк и несколько мгновений молча изучал лица королев — идеальной формы брови, сияющие глаза, прелестные гладкие щеки.
— Миледи, — заговорил он после паузы, — поправьте меня, если я что-то путаю. Но мне казалось, вчера в жаркий полдень я заснул под яблоневым деревом. Дело происходило посреди солнечной равнины, и со мной рядом находился мой племянник сэр Лионель. Сегодня же я проснулся в холодной и темной камере, раздетый чуть ли не донага. Мне необходимо знать, на каких основаниях я здесь нахожусь. Ответьте, миледи, я пленник?
— Скорее, я бы назвала вас узником любви, — с улыбкой заявила Моргана.
И заметив, что остальные королевы намереваются вмешаться, холодно произнесла в их сторону:
— Минуту терпения, дорогие сестры. Дайте мне договорить, а потом уж используйте свой шанс.
Затем Моргана снова повернулась к Ланселоту.
— Итак, милорд, — сказала она, — вы совершенно правы: мы взяли вас в плен.
— А где сэр Лионель?
— То нам неведомо. Когда мы вас увидели, вы находились в полном одиночестве. Никого рядом не было.
Ланселот вновь присел на край бархатного ложа.
— И что же вам от меня нужно? — спросил он.
Три королевы разразились визгливыми смешками, а Фея Моргана сказала с одобрительной улыбкой:
— Закономерный вопрос. Отвечу, ибо с покладистым узником куда проще вести дела. Итак, милорд, посмотрите на нас четверых. У нас есть все, что только пожелаешь: земли, богатство, власть и самые невероятные диковинки. Более того, благодаря нашему искусству мы можем получить вещи и удовольствия, не относящиеся к нашему миру. И даже если нечто, потребное нам, не существует на свете, то мы можем создать его силой своей магии. Короче, вы понимаете, что удивить нас очень сложно. А ведь все мы в душе чуть-чуть дети, нам хочется новых игрушек. И когда мы увидели вас спящим — вас, самого лучшего рыцаря в мире! — то подумали: «Вот она, та диковинка, которой у нас еще нет!» И мы забрали вас с собой. Однако здесь возникает сложность: характеры у нас таковы, что мы не привыкли делиться своими игрушками. Что поделаешь, так уж мы созданы. Поэтому мы решили посоревноваться за вас и определить, кому же вы будете принадлежать. Однако, памятуя печальный опыт прошлого (а у нас уже не раз возникали подобные ситуации), мы хотели бы решить дело по-мирному. Ведь коли дойдет до драки, то, боюсь, от вас лишь клочки полетят. Такое тоже бывало: по окончании спора драгоценный приз оказывался в таком виде, что никакой радости победительнице не доставлял. Согласитесь, даже самый лучший в мире рыцарь изрядно потеряет в цене, коли предстанет в виде кучи окровавленных останков. Подождите, сестры, я уже почти закончила! Итак, на сей раз мы решили предоставить вам право свободного выбора и поклялись беспрекословно принять ваше решение. Очень надеюсь, что так и будет, ибо обычно мои сестры не слишком щепетильны в отношении своих обещаний.