— Я и отправился, — отвечал Ланселот. — Да вот, пришлось спешно выпрыгивать в окно, чтобы помочь старому другу. Если не возражаете, он пойдет со мной.
Поднявшись наверх, сэр Кэй сердечно поблагодарил Ланселота и посетовал:
— С тех пор, как я выехал вслед за вами, мне то и дело приходится сражаться.
— Странное дело, — удивился Ланселот. — А вот я еду уж много дней и ни разу не встретил ни одного достойного противника.
— Думаю, разгадка проста, сэр, — сказал Кэй-сенешаль. — Просто те самые люди, которые сломя голову бросаются мне наперерез, столь же резво улепетывают от вас. Герб великого рыцаря Ланселота внушает им уважение и страх.
— Хм, об этом я не подумал.
— Дорогой сэр, — сказал меж тем сэр Кэй, — я хотел бы обсудить с вами один вопрос. Только обещайте не сердиться!
— Как я могу сердиться на старого друга! Говорите же скорее, что вас волнует.
— И еще как волнует, сэр! Видите ли, с тех пор, как вы покинули Камелот, к нам постоянно едут рыцари просить милости у королевы Гвиневеры. В скором времени туда прибудут все пленники, которых вы освободили в замке Тарквина.
— Да, таков мой обычай — я отсылаю всех к королеве, — признал сэр Ланселот. — Ей доставляет удовольствие, когда благородные рыцари обращаются к ней за милостью. А что вас-то не устраивает?
— Как бы вам объяснить, сэр… Ведь все эти рыцари не только благородные, но и голодные. Они, подобно саранче, налетают на замок и подчистую опустошают королевские кладовые. Уж не знаю, почему, но побежденный рыцарь всегда голоднее, нежели победитель.
— Но я знаю, что королю нравится проявлять гостеприимство.
— Так-то оно так, сэр. Король действительно любит блеснуть щедростью — на то он и король. Но я-то сенешаль! Человек, в обязанности которого входит создавать основу королевской щедрости и скрупулезно подсчитывать все расходы.
— Вот уж не думаю, чтобы король изводил вас мелочной опекой. Неужели он проверяет, сколько съедено и выпито?
— В том-то и дело, что нет, сэр. Пока закрома не опустеют, он не обращает внимания на подобные вещи. Зато потом, когда припасов не остается, он начинает мне выговаривать: «Кэй, куда все подевалось? Мы ведь только на прошлой неделе зарезали десять быков и получили шесть подвод сельди. Вы уверены, что ничего не пропало? Может повара приворовывают?» Я начинаю объяснять ему, сколько съедают благородные рыцари, а он не слушает. «Да-да, — говорит, — надо как-нибудь на днях заглянуть в твои записи». Вот и получается, сэр, что если вы и дальше будете странствовать и отправлять к нам своих благородных пленников, то они обдерут нас, как липку. Ведь они не уезжают после того, как падут к ногам королевы. Куда там! Оседают в Камелоте и живут по несколько недель.
— Бедный мой Кэй! — рассмеялся сэр Ланселот. — Сколько хлопот я тебе доставляю. Ну, ничего, впредь я стану поступать иначе: прежде чем вступать в поединок с рыцарем, буду интересоваться его достатком.
— Вы смеетесь надо мной, сэр! — обиделся Кэй-сенешаль. — Ну да, конечно, в последнее время это стало хорошим тоном — смеяться над Кэем. А дело, между тем, очень серьезное. Подумайте сами, каждый из ваших посланников съедает по пол-овцы за один присест, а уж про эль я и не говорю — они его пьют, как воду. Только прошу вас, не рассказывайте королю о нашем разговоре. Он наверняка рассердится. Артур ведь какой — ни денег, ни припасов не считает, пока они не кончатся. А потом во всем винит меня. Там, где король щедр, сэру Кэю полагается быть скупым.
— Простите, мой друг, я даже не задумывался о подобном, — признался Ланселот. — Но я по-прежнему не понимаю: от меня-то вы чего ждете?
Но Кэй, начав жаловаться, уже не мог остановиться.
— И если б речь шла только о рыцарях! — повысил он голос. — Но ведь у каждого из них есть еще и вассалы, и слуги, и всякие там карлики… И все они страшно прожорливы. А чего только стоят девицы! С виду они очаровательные создания — все ими прельщаются, восхищаются. А для меня это просто полчище голодных гарпий!
— Ну, вот что, дружище, — прервал его сэр Ланселот, — пойдемте-ка лучше спать. Обещаю в будущем сражаться лишь с состоятельными холостяками.
— Ну вот, вы опять шутите! — воскликнул Кэй. — А все потому, что даже не представляете, как трудно сводить концы с концами. Вы, наверное, думаете, что жареная баранина растет на дереве — подходи и срывай. Никому и в голову не придет разделить со мною заботы. А я вам говорю: перед каждым великим праздником — да хоть на Троицын день, — когда в Камелот съезжаются гости, я тружусь, как проклятый. Ни минуты спокойной не имею! И хоть бы кто-нибудь спасибо сказал. Нет, всегда одни нарекания. А уж если что-нибудь пойдет не так, тут только держись! Тогда-то Кэю все припомнят! Право, порой я мечтаю стать последним поваренком на кухне.
— Что толку в несбыточных мечтах, мой друг. Вы тот, кто вы есть. Мой милый, добрый, ответственный сэр Кэй — самый лучший сенешаль на свете. Мы все должны быть благодарны вам, ибо наши сытость и довольство обеспечиваются вашими трудами. Посудите сами — вот я уехал из Камелота, а никто и не заметил. Мир прекрасно проживет без сэра Ланселота, но исчезни хоть на день сэр Кэй-сенешаль, и сразу же воцарится хаос.
— Вы говорите так, чтобы меня утешить. Хотя, если разобраться, то в ваших словах, сэр, есть доля истины.
Ланселот вдруг сделался тихим и задумчивым, в глазах у него скрывался немой вопрос.
— Что вас гнетет, сэр? — спросил его друг. — Почему вы печальны?
— Это не печаль, — отвечал рыцарь, — хотя… может быть, вы и правы. Меня мучает один вопрос, но я боюсь спрашивать. Не хотелось бы вас обидеть.
— Я достаточно давно знаю вас, чтобы заподозрить в желании обидеть. Что за вопрос?
— Вы ведь молочный брат короля…
— Ну да, — улыбнулся Кэй. — Мы выросли вместе — лежали рядом в колыбели, сосали одну грудь. Позже вместе играли, ходили на охоту, обучались воинскому искусству. Пока я не узнал, что Артур — сын короля Утера, я был уверен, что мы родные братья.
— Да, я знаю. И в первые годы его правления, когда беды осаждали Англию со всех сторон, вы всегда были рядом с королем. Имя ваше вселяло ужас в сердца врагов. Я помню, когда пять северных королей объявили войну Артуру, вы, как лев, сражались на поле боя. Ведь вы собственными руками убили двоих из мятежных лордов, и король во всеуслышание объявил, что имя ваше будет жить в веках.
— Истинную правду вы говорите, сэр, — подтвердил Кэй, и глаза его засияли от удовольствия.
— Так что же случилось потом, Кэй? Почему вы стали предметом насмешек окружающих? Отчего угас огонь в вашем сердце, и вы превратились в укрощенного льва? Вы сами это понимаете? Можете мне ответить?
Глаза Кэя по-прежнему сверкали, но уже не от радости, а от сдерживаемых слез.
— Полагаю, могу, — ответил он. — Вот только боюсь, что вы не поймете.