Старик тоже взглянул, улыбнулся и ответил с шутливой наглостью:
— Такие мне пока что не нужны.
Сожалею, — холодно бросил Марчелло, совершенно овладев собой и собираясь уйти.
Старик задержал его:
— По крайней мере, позвольте мне подвезти вас…
Марчелло поколебался, взглянул на часы:
— Хорошо, подвезите… раз вам этого хочется.
— Очень хочется.
Они сели — вначале Марчелло, потом старик. Шофер захлопнул дверцу и поспешно занял свое место.
— Куда? — спросил старик.
Марчелло назвал гостиницу, старик, обратившись к шоферу, сказал что-то по-английски. Машина тронулась.
Автомобиль был бесшумен, с прекрасными рессорами. Марчелло отметил это, пока они быстро катили под деревьями Тюильри, по направлению к площади Согласия. Внутри все было обито серым войлоком, в старинной хрустальной вазе, укрепленной на дверце, стояло несколько гардений. После недолгого молчания старик повернулся к Марчелло и сказал:
— Простите меня за сигареты… я принял вас за бедняка.
— Это неважно, — ответил Марчелло.
Старик еще немного помолчал, потом заговорил снова:
Я редко ошибаюсь… Я бы поклялся, что вы… я был так в этом уверен, что мне было почти стыдно, что я прибегнул к уловке с сигаретами… я был убежден, что было бы довольно одного взгляда.
Он говорил вежливо, с веселой, циничной непринужденностью, и было ясно, что он принимает Марчелло за педераста. Он говорил как сообщник и таким веским тоном, что у Марчелло едва не возник соблазн доставить ему удовольствие и ответить: "Да, может быть, вы правы… я такой и есть, сам того не ведая, помимо воли, и подтверждение тому то, что я согласился сесть в вашу машину", но вместо этого он сухо произнес:
— Вы ошиблись, вот и все.
— Ах, вот как.
Автомобиль сделал круг у обелиска на площади Согласия. Потом резко остановился перед мостом. Старик сказал:
— Знаете, что заставило меня так подумать?
— Что?
Ваши глаза… такие нежные, такие ласковые, несмотря на старание быть сердитыми… они говорят вопреки вашей воле.
Марчелло ничего не ответил. Машина после короткой остановки продолжила свой бег, пересекла мост и, вместо того чтобы свернуть на набережную, углубилась в одну из улиц за Палатой депутатов. Марчелло вздрогнул и повернулся к старику:
— Но моя гостиница на набережной Сены.
Мы едем ко мне домой, — ответил старик. — Не хотите зайти выпить чего-нибудь? Побудете немного, а потом вернетесь домой.
Марчелло показалось вдруг, что он испытывает то же чувство унижения и бессильной ярости, как в детстве, когда приятели с насмешливым криком "Марчеллина!" натягивали на него юбку. Как и приятели, старик не верил в его мужественность, как и приятели, упорно считал его в некотором роде особой женского пола. Он процедил сквозь зубы:
— Прошу вас отвезти меня в гостиницу.
— Господи… что здесь такого? На одну минутку!
Я сел к вам в машину только потому, что опаздывал, мне было удобно, чтобы вы меня подвезли… поэтому отвезите меня в гостиницу.
Странно, мне, напротив, показалось, что вам хочется, чтобы вас похитили. Все вы таковы, любите, чтобы к вам применили насилие.
— Уверяю вас, вы ошибаетесь, разговаривая со мной подобным образом… я совершенно не такой, как вы думаете… я уже сказал вам это и повторяю еще раз.
До чего вы подозрительны… я ничего не думаю… ну-ка, перестаньте так смотреть на меня.
Вы сами этого хотели, — сказал Марчелло и поднес руку к внутреннему карману пиджака. Уезжая из Рима, он взял с собой маленький пистолет, но, чтобы не вызывать подозрений у Джулии, не оставлял его в чемодане, а все время носил с собой. Он вытащил оружие из кармана и осторожно, чтобы не видел шофер, навел его на старика. Тот смотрел на Марчелло с ласковой иронией, потом опустил глаза. Марчелло увидел, что старик внезапно посерьезнел и на лице его появилось недоуменное, непонимающее выражение. Марчелло сказал: — Видели? А теперь прикажите шоферу отвезти меня в гостиницу.
Старик сразу схватил рупор и выкрикнул название гостиницы Марчелло. Машина замедлила ход, свернула на соседнюю улицу. Марчелло положил пистолет в карман и сказал:
— Теперь все в порядке.
Старик не ответил. Он вновь казался удивленным и внимательно рассматривал Марчелло, словно изучая его. Машина выехала на набережную, покатила вдоль парапета. Марчелло вдруг узнал вход в гостиницу с вертящейся дверью под стеклянным навесом. Автомобиль остановился.
— Позвольте мне подарить вам этот цветок, — сказал старик, вынимая из вазочки гардению и протягивая ее. Марчелло заколебался, и старик прибавил: — Для вашей жены.
Марчелло взял цветок, поблагодарил и выскочил из машины перед шофером, стоявшим у открытой дверцы с непокрытой головой. Ему показалось, что он услышал, а может, это была галлюцинация, голос старика, сказавшего по- итальянски:
— Прощай, Марчелло.
Не оборачиваясь, сжав гардению двумя пальцами, он вошел в гостиницу.
Марчелло подошел к стойке портье и попросил ключ от номера.
Он наверху, — сказал портье, глянув в ячейку, — его взяла ваша жена, она поднялась с одной синьорой.
— С синьорой?
— Да.
Взволнованный после встречи со стариком и вместе с тем необыкновенно счастливый оттого, что одно лишь известие о том, что Лина здесь, наверху, в комнате с Джулией, так его волнует, Марчелло направился к лифту. Поднимаясь, он взглянул на часы и увидел, что всего шесть часов. У него было полно времени, чтобы под каким-нибудь предлогом увести Лину, уединиться с ней в одном из салонов гостиницы и обсудить планы на будущее. Он сделает это сразу после того, как окончательно отделается от агента Орландо, который должен звонить в семь. Это совпадение показалось ему счастливым. Пока лифт поднимался, он взглянул на гардению, которую по-прежнему сжимал в руке, и внезапно его посетила уверенность, что старик дал ему цветок не для Джулии, а для его настоящей жены, Лины. И теперь он должен был сохранить его как символ их любви.
Он поспешно пробежал по коридору до своего номера и вошел без стука. Это была большая комната с супружеской кроватью и маленькой прихожей, куда выходила ванная комната. Марчелло бесшумно подошел к двери и помедлил во тьме прихожей. Тогда он заметил, что дверь в комнату притворена и оттуда просачивается свет. Ему вдруг захотелось подглядеть за Линой так, чтобы его не видели, ему почему-то показалось, что таким образом он сможет убедиться, действительно ли она любит его. Он приник глазом к замочной скважине и стал смотреть.
На ночном столике горел свет, остальная часть комнаты была погружена в темноту. Он увидел Джулию, сидевшую в изголовье кровати, она опиралась спиной на подушки и была закутана во что-то белое — это было мохнатое полотенце. Она поддерживала полотенце обеими руками на груди, но, казалось, не могла или не хотела совладать с ним внизу — оно широко распахнулось, открывая ноги и живот. На полу, в широком кругу белой юбки, обнимая ноги Джулии обеими руками и прижимаясь лицом к ее коленям, устроилась Лина. Без всякого осуждения, напротив, как бы забавляясь и с каким-то снисходительным любопытством, Джулия, вытянув шею, наблюдала за ней, но сидя, откинувшись назад, она не могла видеть Лину полностью. Не двигаясь, Лина наконец сказала тихо: