Когда начались волнения, Лем потерял в толпе мистера Уиппла и, несмотря на все старания, так и не смог его найти. Пока он метался в поисках друга, в него несколько раз стреляли, и лишь по счастливой случайности ему удалось выбраться из этой суматохи живым.
Лем добрел до соседнего города, через который проходила железная дорога, и сел в поезд, что шел на север. К несчастью, при пожаре он потерял все свои деньги и потому не смог купить билет. Кондуктор, однако, попался добродушный. Видя, что у «зайца» всего одна нога, он выждал, пока поезд не сбавит скорость на повороте, и лишь тогда пинком сбросил Лема под откос.
До ближайшего шоссе было миль двадцать, и Лем ковылял всю ночь. К рассвету он добрел до цели и, путешествуя автостопом, прибыл в Нью-Йорк через два с половиной месяца.
Для жителей этого когда-то процветавшего города наступили тяжелые времена. Исхудалый, в оборванной одежде Лем не вызвал недоуменных взглядов, как случилось бы раньше. Он мгновенно слился с толпой безработных.
Однако от товарищей по несчастью его кое-что отличало. Во - первых, он регулярно мылся. Каждое утро он купался в озере в Центральном парке, на берегу которого жил в ящике из-под пианино. Ежедневно он навещал те агентства по найму рабочей силы, которые еще не закрылись, и, несмотря на неудачи, не терял бодрости духа, не делался нытиком или критиканом.
Однажды, когда он робко отворил дверь агентства «Золотые ворота», его встретили не обычными пренебрежительными репликами, а улыбкой.
— Мой мальчик! — воскликнул хозяин агентства, мистер Гейтс. — Мы подыскали для вас местечко!
Услышав это, Лем так расчувствовался, что на какое-то время утратил дар речи, а в его единственном глазу заблестели слезы.
Мистер Гейтс, не понимая истинных причин молчания героя, был удивлен и обижен.
— Такое случается раз в жизни, — с упреком проговорил он. — Вы, наверное, слышали о дуэте Райли и Роббинс. На афишах про них обычно пишут так: «Пятнадцать минут безудержного веселья и хохота до упаду». Но Райли — мой старый приятель. Вчера он заглянул ко мне и попросил подыскать ему для номера человека. Ему нужен одноглазый, и как только он мне это сказал, я сразу подумал о вас.
К этому времени Лем настолько овладел собой, что оказался в состоянии выразить благодарность мистеру Гейтсу. Он сделал это в самых теплых выражениях.
— Вас чуть было не опередили, — сказал мистер Гейтс, вдоволь наслушавшись благодарственных слов калеки. — Наш разговор с Райли услышал один безработный, и нам с трудом удалось помешать ему выколоть себе глаз, чтобы иметь возможность получить работу. Нам даже пришлось вызвать полицейского.
— Какая жалость, — печально проговорил Лем.
— Но когда Рейли узнал, что у вас деревянная нога, парик и искусственные челюсти, он твердо вознамерился взять вас и никого другого.
Когда наш герой попытался войти в театр Бижу, где играли Райли и Роббинс, у входа его остановил швейцар, которому не понравились лохмотья Лема. Но Лем проявил настойчивость и убедил привратника передать комикам записку. Вскоре его препроводили к ним в уборную.
Лем стоял на пороге, мял в руках засаленную тряпку, которая служила ему головным убором, а Райли и Роббинс глядели на него и хохотали до слез. К счастью, наш герой не понял, что именно его внешность вызвала у них столь бурный приступ веселья, иначе он бежал бы без оглядки.
Справедливости ради следует признать, что с определенной, хотя и не очень цивилизованной, точки зрения наш герой являл собой смехотворное зрелище. У него не просто не было волос на голове, как у нормального лысого человека, но серые кости черепа явственно проступали там, где его скальпировал краснокожий вождь Сатинпенни. А его деревянная нога была украшена инициалами, сдвоенными сердцами и прочими невинными плодами фантазии озорных мальчишек.
— Ты подсадочка что надо! — восклицали комики на своем привычном языке. — Это просто туши свет. Они же все попадают с мест! Погоди, дружище, пусть только эти пупсики на тебя положат глаз. Все будут в отпаде.
Хотя Лем мало что понял из реплик своих будущих хозяев, он был рад их одобрению и горячо их поблагодарил.
— Твое жалованье — двенадцать долларов в неделю, — сказал Райли, который ведал финансовыми вопросами. — Мы бы с удовольствием платили тебе больше, — ты того стоишь, — но и для театра нынче настали трудные времена.
Лем согласился без разговоров, и они сразу приступили к репетициям. Роль у Лема была простая, без слов, и он быстро ею овладел. В тот же вечер состоялся его дебют на сцене. Кода поднялся занавес, Лем стоял между двумя комиками лицом к аудитории. Он был одет в старый длиннополый сюртук на несколько размеров больше, чем следовало. Держался он серьезно и с достоинством. У ног его стояла большая коробка, содержимое которой было из зала не видно.
Райли и Роббинс были в голубых в полоску фланелевых костюмах последнего фасона, белых гетрах и серых котелках. Чтобы подчеркнуть контраст между ними и Лемом, они держались живо и весело. В руках у каждого было по свернутой в трубку газете.
Как только в зале стих смех, вызванный их появлением, они начали свой знаменитый искрометный обмен шутками.
Райли. Послушай, дружище, что это была за дама, с которой я видел тебя вчера вечером?
Роббинс. Как же ты меня разглядел? Ты ведь был пьян в зюзю!
Райли. Послушай, дурень, этого нет в тексте, и ты это знаешь.
Роббинс. В тесте? Чего нет в тесте?
Райли. Ладно-ладно, ты у нас известный хохмач, но давай не будем отвлекаться. Я тебя спрашиваю: «Что это была за дама, с которой я видел тебя вечера вечером?», а ты отвечаешь: «Это не дама, а круп гиппопотама».
Р о б б и н с. Ты что, воруешь мои реплики, да?
После чего оба актера повернулись к Лему и стали неистово колотить его свернутыми в трубку газетами.
Их задача состояла в том, чтобы сорвать с него парик, выбить искусственный глаз или челюсти. Когда им это удавалось, они переставали бить Лема. Тогда Лем, которому все это время полагалось стоять неподвижно, наклонялся и, сохраняя невозмутимость, вынимал из коробки, стоявшей у его ног, то, что ему было необходимо заменить. В коробке лежало множество париков, челюстей и глазных протезов.
Номер продолжался около пятнадцати минут. За это время Райли и Роббинс успевали выпалить десятка два шуток, и в конце каждой из них набрасывались с газетами на Лема. Под занавес они вооружались огромной деревянной кувалдой и, передавая ее друг другу, окончательно расчленяли беднягу. Парик летел в одну сторону, глаз и челюсти — в другую, а деревянную ногу один из комиков швырял в зрительный зал.
При виде деревянной ноги, о которой они ранее и не догадывались, зрители буквально помирали со смеху. Они гоготали, когда опускался занавес и некоторое время после этого.
Комики поздравили нашего героя с успешным дебютом, и хотя голова Лема раскалывалась от их ударов, он был доволен, что оправдал ожидания. «В конце концов, — думал он, — в стране, где столько безработных, и это неплохо».