Он научился танцевать и играть в покер, и, когда наступила осень, в кармане у него не было ни цента, но зато, утешал он себя, лето прошло превосходно.
Вместе с Эдом он снял комнату в Сент-Поле. Он п лучил место младшего механика в мастерских Северно-Тихоокеанской железной дороги и зарабатывал хороши деньги. Он научился работать на электрическом токарном станке и стал посещать вечерние курсы подготовки на гражданского инженера. Эду не везло с работой, только изредка перепадало ему несколько долларов за подноску шаров в кегельбане. По воскресеньям они часто обедали у Свенсонов. Мистер Свенсон содержал теперь маленькое кино «Лиф Эриксон» на 4-й стрит, но дела у него шли неважно. Он считал делом решенным, что оба юноши помолвлены с его младшими дочерьми, и с радостью принимал их. По субботам Чарли водил Эмиску в оперетку и в китайский ресторанчик, где попозднее можно было и потанцевать, и тратил на это и на угощение уйму денег. На Рождество он подарил ей кольцо со сво им вензелем, и после этого она согласилась считаться его невестой. Вернувшись домой после прогулки, они подолгу сидели в гостиной Свенсонов, целуясь и обнимаясь.
Ей, видимо, нравилось раздразнить его, а потом увернуться, и поправлять прическу, и подкрасить губы, и убежать наверх, и он слышал, как она там хихикает с сестрами. А он ходил взад и вперед по гостиной, где горела всего одна затененная абажуром лампа, и чувствовал, что нервы у него натянуты до отказа. Он не знал, что ему делать. Он не хотел жениться, потому что это помешало бы ему повидать свет и продолжать подготовку на гражданского инженера. Холостые парни из мастерской ходили в поселок или знакомились на улице с проститутками, но Чарли боялся заразиться, и времени у него после вечерних курсов не оставалось, да, кроме того, ему нужна была только Эмиска.
Жадно поцеловав ее последний раз и все еще чувствуя ее язык в своем рту и запах ее волос и вкус ее рта, он уходил, и по дороге у него звенело в ушах, и он еле шел, слабый и разбитый; добравшись до кровати, он не в состоянии был заснуть и ворочался всю ночь, думая, что сойдет с ума, и Эд ворчал на него с другого конца кровати, спрашивая, скоро ли он, черт его побери, даст ему спать.
В феврале у Чарли заболело горло, и доктор, к которому он обратился, сказал, что это дифтерит, и отправил его в больницу. После прививки ему несколько дней было очень плохо. Когда он стал поправляться, его навестили Эд и Эмиска. Они сидели на краешке его кровати, и ему приятно было их видеть. Эд был расфранчен и сообщил, что перешел на новую работу и много зарабатывает, но не сказал, что это за работа. Чарли показалось, что Эд с Эмиской очень подружились за время его болезни, но он не видел в этом ничего дурного.
Соседнюю койку занимал некий Михельсон, тощий седой старик, тоже поправлявшийся после дифтерита. Он эту зиму проработал в скобяной лавке и сильно нуждался. Несколько лет назад он был фермером в Айове, но ряд неурожаев разорил его, банк подал ко взысканию и отобрал у него ферму и потом ему же предложил арендовать ее, но он сказал, будь он проклят, если станет работать на кого-нибудь, он смотал удочки и перебрался в город, и тут ему, пятидесятилетнему старику с женой и тремя ребятишками на руках, надо опять начинать все сначала. Он горой стоял за Боба Лафоллета и придерживался мнения, что банкиры Уолл-стрит составили заговор, чтобы захватить власть в свои руки и править страной за счет разорения фермеров. Тонким всхлипывающим голосом он говорил весь день не переставая, пока сиделка не заставляла его замолчать, о Лиге беспартийных, и Рабоче-фермерской партии, и о будущем великого Северо-Запада, и о том, что рабочим и фермерам надо держаться вместе и выбирать честных людей вроде Боба Лафоллета. Чарли этой осенью записался в местный отдел Американской федерации труда, и рассказы Михельсона, прерываемые приступами всхлипов и кашля, волновали его и заставляли задумываться о политике. Он решил больше читать газеты и быть в курсе; того, что делается на свете. А то с этой войной и прочей заварухой, кто знает, что может случиться.
Когда Михельсона пришли проведать жена и дети, он познакомил их с Чарли и сказал, что лежать рядом с таким умным молодым человеком – одно удовольствие, не замечаешь, что болен. Чарли стало не по себе, когда
он разглядел, какие они исхудавшие и бледные и как легко они одеты, а погода стояла такая холодная. Он выписался из больницы раньше Михельсона, и, когда нагнулся пожать его иссохшую, костлявую руку, тот сказал ему на прощание: – Почитайте Генри Джорджа, молодой человек, слышите? Вот кто знает, чем помочь делу, и по-настоящему знает, черт его побери.
Чарли так приятно было шагать по занесенной снегом улице и чувствовать, как сухой колючий ветер выдувает запах йода и больничной палаты, что он сейчас же позабыл напутствие старика.
Первым долгом он направился к Свенсонам. Эмиска спросила его, где Эд Уолтере. Он сказал, что еще не был дома и не знает. Казалось, ее что-то беспокоит, и он удивился этому.
– А разве Зона не знает? – спросил он.
– Ну, Зона завела нового поклонника и только о нем и думает.
Потом она улыбнулась ему, погладила его руку и приласкала его; они уселись на диван, и она достала пирожное собственного изготовления, и он не выпускал eç руки, и поцелуи-были совсем липкие, и Чарли был счастлив. Когда пришла старшая сестра, она разахалась, как он исхудал, и сказала, что теперь его надо откармливать и чтобы он остался ужинать. Мистер Свенсон сказал, чтобы он приходил каждый вечер к ужину, пока он совсем не поправится. После ужина они в гостиной играли в карты и прекрасно провели время.
Придя домой, Чарли в передней встретил хозяйку. Она сказала, что его товарищ скрылся, не заплатив за квартиру, и если он сейчас же не расплатится за обоих, то она не пустит его в комнату. Он долго убеждал ее и сказал, что пришел прямо из больницы, и в конце концов она согласилась держать его еще неделю. Она была полная незлобивая женщина с морщинками на щеках и в желтом ситцевом переднике со множеством кармашков. Когда Чарли поднялся к себе в комнату, где он с Эдом прожил всю зиму, ему показалось там ужасно холодно и одиноко. Он улегся в ледяную постель и лежал, весь дрожа, чувствуя себя слабым и маленьким, готовый заплакать и не находя объяснения, почему Эд скрылся, не оставив ему ни строчки, и почему Эмиска так странно посмотрела на него, когда он сказал, что ничего не знает об Эде.
На другое утро он пошел в мастерские и получил прежнюю работу, хотя он так ослабел, что толку от него было мало. Мастер отнесся к нему сочувственно и сказал, чтобы первые дни он не слишком надрывался, но за время болезни заплатить не захотел, потому что Чарли не был старым служащим и не взял удостоверения у фабричного доктора. Вечером Чарли пошел в кегельбан, где обычно подрабатывал Эд. Буфетчик сказал, что Эд смылся в Чикаго после большого скандала с кражей каких-то часов.
– А по мне, оно и лучше, скатертью дорога, – сказал он. – У этого парня повадки большого мерзавца.
Пришло письмо от Джима; брат писал, что мама пишет из Фарго и беспокоится о нем и что Чарли не мешало бы пойти проведать их, и вот он наконец собрался и пошел к Фогелям в ближайшее воскресенье. Увидев Джима, он первым делом сказал, что вся эта история с «фордом» просто глупое мальчишество, и они пожали друг другу руки, и Джим сказал, что это давно забыто, и никто слова не скажет, и чтобы Чарли оставался с ними обедать. Обед был прекрасный, и пиво прекрасное. Малыш Джима такой занятный; забавно подумать, что он теперь дядя; даже Хедвиг не казалась такой сварливой. Гараж давал хороший доход, и старый Фогель предполагал закрыть конюшню и уйти на покой. Когда Чарли рассказал, что посещает вечерние курсы, старик Фогель стал внимательно прислушиваться к его словам. Кто-то упомянул имя Лафоллета, и Чарли сказал, что это великий человек.