– Как Луиза.
– Вы слышали «Луизу»? О, как я плакала!
– Почему это навело на вас такую грусть?
– Сама не знаю… Но я еще изучаю стенографию… Вот мы и дошли…
Огромная масса Пантеона туманно высилась перед ними сквозь дождевую завесу. Дальше была чуть заметна башня церкви Сент-Этьена-дю-Мои. Дождь ревел вокруг них.
– О, как я промокла! – сказала Жанна.
– Послушайте, «Луиза» идет послезавтра в Комической опере. Хотите пойти со мной?
– Нет, я буду слишком много плакать.
– Я также заплачу.
– Но это не…
– Это перемирие, – прервал ее Эндрюс.
Они оба засмеялись.
– Ну хорошо. Подождите меня в кафе в конце бульвара Сен-Мишель в четверть восьмого. Но вы, вероятно, не придете?
– Клянусь, что приду! – пылко воскликнул Эндрюс.
– Увидим.
Она быстро повернула в улицу около церкви. Эндрюс остался один среди проливного дождя и бурного клокотания водосточных труб. Он чувствовал себя спокойным и усталым. Когда он добрался до своей комнаты, он заметил, что у него в кармане не было спичек. Свет не проникал в окно, через которое доносился свистящий шум дождя на дворе. Он споткнулся о стул.
– Ты пьян? – раздался голос Уолтерса, задушенный одеялами. – Там, на столе, есть спички.
– Но где, к черту, стол?
Наконец его рука, шаря по столу, нащупала коробку спичек. Красный и белый огонек спички ослепил его; он замигал глазами; его ресницы были до сих пор увешаны дождевыми каплями. После того как он зажег свечу и поставил ее на стол, среди нотной бумаги, он начал срывать с себя платье, с которого текла вода.
– Я только что встретил очаровательную девушку, Уолтерс. – Эндрюс стоял голый около груды своей одежды и растирал себя полотенцем. – Ах! Как я промок! Но это самая очаровательная особа из всех, кого я встречал с тех пор, как я в Париже.
– Мне казалось, ты говорил, что хочешь оставить девушек в покое?
– Наверное, я сказал «девок».
– Ну, всякая девушка, которую можно подобрать на улице…
– Чепуха!
– Я полагаю, что они все в таком роде в этой проклятой стране. Боже, как отрадно мне будет взглянуть на славную, милую, здоровую американскую девушку!
Эндрюс ничего не ответил. Он потушил свечу и лег спать.
– У меня новое занятие, – продолжал Уолтерс. – Я работаю в конторе учебной команды.
– На кой это тебе черт? Ты ведь приехал сюда, чтобы слушать лекции в Сорбонне.
– Конечно! Я и посещаю теперь большую часть лекций. Но в армии мне хочется сидеть в самой гуще.
– В этом есть смысл?
– Много смысла, мой мальчик. Это единственный способ держать свою линию и не допустить, чтобы стоящие выше тебя забыли о твоем существовании. Кто знает, может быть, нам опять придется воевать? Эти проклятые немцы не выказывают должного настроения после всего, что президент сделал для них. Во всяком случае, в канцелярии-то я добьюсь производства в сержанты.
– Так! Я буду спать, – сказал с досадой Эндрюс.
Джон Эндрюс сидел за столиком у входа в кафе «Роган». Солнце только что зашло после алого дня, заливая все вокруг лиловато-синим светом и холодной зеленоватой тенью.
Небо было ярко-лиловое, кое-где исполосованное янтарными тучами. Свет был зажжен во всех окнах универсального магазина «Лувр» на противоположной стороне, и эти окна казались в закатном сиянии кусками полированного стекла. В колоннаде Пале-Рояля тени сгущались и охлаждались. Беспрестанный поток людей вливался и выливался из метро. Зеленые омнибусы, набитые публикой, постоянно проезжали мимо. Грохот движения, стук шагов и глухой шум голосов кружились, как плясовой мотив, вокруг головы Эндрюса. Он вдруг заметил, что перед ним стоит продавец кроликов с кроликом, который болтался, забытый, на конце резиновой трубки.
– Ну как торговля? Ничего? – спросил Эндрюс.
– Помаленьку, помаленьку, – ответил кроличник, машинально заставляя кролика прыгать у своих ног.
Эндрюс наблюдал за людьми, выходившими из метро.
– Приехали повеселиться в Париже? – робко спросил кроличник.
– Да! А вы веселитесь?
– Помаленьку. – Кроличник улыбнулся. – Женщины очень красивы в этот вечерний час, – сказал он все еще робким тоном.
– Нет ничего прекраснее, чем это вечернее время в Париже.
– Или чем парижанки. – Глаза кроличника засверкали. – Виноват, – продолжал он, – надо пойти попытаться продать несколько кроликов.
– До свиданья, – сказал Эндрюс, протягивая ему руку. Продавец кроликов пожал ее неожиданно сильно и ушел, заставляя кролика прыгать перед собой по тротуару. Он исчез в быстро двигавшейся толпе.
В сквере мигали блестящие фиолетовые огни дуговых фонарей, высившихся над мостовой, подобно суровым лунам.
Гэнслоу опустился на стул рядом с Эндрюсом.
– Как Синдбад, Гэнслоу?
– Синдбад, старина, функционирует… Ты не замерз?
– Что ты хочешь сказать, Гэнслоу?
– Ты, видно, перегрелся, чурбан. Вишь, сидишь здесь в такую полярную погоду.
– Нет, я не про то спрашиваю. Я хочу знать, как ты функционируешь? – сказал, смеясь, Эндрюс.
– Я завтра отправляюсь в Польшу.
– Каким образом?
– В качестве кондуктора на поезде Красного Креста. Я думаю, ты тоже можешь устроиться, если хочешь ехать. Только надо сразу заявиться в Красном Кресте, до отъезда майора Смиссера. Или можно пригласить его пообедать с нами.
– Но, Гэнни, я хочу остаться здесь.
– Какого черта оставаться в этой дыре?
– Мне здесь нравится. Я слушаю курс оркестровки; это лучше, чем я мог себе вообразить… а на днях я встретил одну девушку, и я без ума от Парижа.
– Если ты умудришься впутаться здесь в историю, клянусь, я собью тебе башку с плеч. Конечно, ты встретил девушку. Я их встречаю каждый день, массу. Мы можем встретить еще несколько девушек в Польше и протанцевать с ними полонез.
– Но эта девушка очаровательна… Ты ее видел. Это та девушка, которая сидела с французским солдатом в «Пляшущей Крысе» в первый вечер, когда я был в Париже. Мы вместе слушали «Луизу».
– Воображаю, как это было сентиментально. Я и сам не прочь время от времени приволокнуться за какой-нибудь Джейн, но я никогда не допускаю их вмешательства в вопросы моего существования! – сердито пробурчал Гэнслоу.
Оба замолчали.
– С тобой будет как с Гейном с его Моки и львенком по имени Бубу. Кстати, львенок помер. Итак, где же мы будем обедать?