Митя со стыдом признался себе, что физику успел здорово подзабыть. Столько всего навалилось после института. Он надеялся, что сумеет понять лучше, когда увидит прибор своими глазами, и осторожно спросил:
– А изотопы?
Профессор взглянул на него поверх очков, покачал головой. Догадался, что бывший студент смысла не улавливает, плавает, как двоечник.
Митя покраснел.
– Марк Семенович, я стараюсь понять, но не могу так сразу.
– Ладно, не оправдывайся. – Мазур махнул рукой. – А с изотопами теоретически совсем просто, практически сложновато. Суть вот в чем. Выборочная фотоионизация. Пучок надо настроить на определенную длину волны, чтобы выборочно ионизировались атомы, содержащие изотоп двести тридцать пять. Когда они возбудятся, их можно ловить электромагнитной ловушкой и сохранять на металлической пластине. Завтра пойдем в лабораторию, увидишь мою игрушку.
– Марк Семенович, почему вы называете свой резонатор игрушкой? – спросил Митя.
– Конечно, игрушка, – профессор тихо, счастливо рассмеялся, – моделька примитивная, вроде эскиза. До настоящего резонатора еще далеко. Надо совершенствовать, экспериментировать с разными начинками. Но главное я одолел – нашел недостающие звенья.
– С начинками? – Митя глухо откашлялся.
– С активными средами внутри оптического резонатора, – терпеливо объяснил профессор, – у нас три составляющих. Активная рабочая среда, система накачки и сам резонатор. Активные среды могут быть разные. Например, газ, смесь неона и гелия, аммиак, жидкие растворы, кристаллы. Именно с кристаллом у меня первый раз все и получилось. Может, не попади я в ярославскую одиночку, проколупался бы до конца своих дней без толку. В камере моей окошко было маленькое, высоко под потолком. Если с койки взобраться на столик, кусочек неба виден. Но если надзиратель такое безобразие заметит, угодишь в карцер. Правда, не каждый замечал. Главное, знать, кто дежурит. И вот однажды стою на столике, голову задрал, любуюсь закатным солнцем. Свет густой, мощный. И тут будто ударило по башке: что, если использовать в качестве активного вещества кристалл: окись алюминия, в котором часть атомов алюминия замещена атомами хрома? Чуть не свалился со столика. Вычислять ничего не мог, бумагу с карандашом не давали, иногда только по-тихому, черенком ложки стенку царапал. Не надеялся, что удастся когда-нибудь проверить. Но повезло. Выпустили, работать позволили. Тут, в институте, хранится коллекция, еще дореволюционная, искусственно выращенных минералов по методу Вернейля. Оксид алюминия с примесью хрома, это знаешь что такое?
Митя отрицательно помотал головой.
– Рубин, – прошептал профессор, – искусственный или настоящий – без разницы, структура и химический состав одинаковые. Вот с рубиновой начинкой у меня первый раз и получилось. А потом уж я стал работать с разными другими активными средами.
Лампочка замигала и погасла. Митя чиркнул спичкой.
– Опять вырубили, хорошенького понемножку. – Профессор зевнул. – Слушай, Митька, что же мне с тобой делать? До гостиницы твоей далеко.
– Дойду как-нибудь, вроде не очень далеко, я дорогу запомнил, – неуверенно возразил Митя, – давайте я керосинку зажгу?
– Свечки довольно. – Старик опять зевнул. – Дойдет он! Холод собачий, бурки твои не просохли, да и небезопасно тут ночью шастать. Придется уложить тебя на топчан. Умывальник на кухне, сортир во дворе. Только смотри, не шуми и, главное, не вертись, а то развалишь эту роскошь, Серафима Кузьминична не простит.
Конец Финской войны задержался на два с половиной месяца и совпал не с шестидесятилетием Сталина, как обещали Ворошилов и Мехлис, а с пятидесятилетием Молотова.
Юбилей Вячи отмечался чуть скромней хозяйского, но тоже очень пышно. Город Пермь был переименован в Молотов. На карте СССР появилось три Молотовска, два Молотовабада, мыс Молотова, пик Молотова и еще около тысячи колхозов, предприятий, институтов имени Молотова.
Рядом с поздравлениями юбиляру «Правда» печатала восторженные передовицы о блестящей победе Красной армии над финской белогвардейщиной. Называлось количество убитых: сорок восемь тысяч. На самом деле столько потеряли финны, а красноармейцев погибло раза в три больше.
Илья узнал от Проскурова, что по приблизительным подсчетам наши безвозвратные потери – около ста пятидесяти тысяч плюс раненых не меньше двухсот семидесяти тысяч. Финны вернули пять тысяч советских военнопленных. Каждый десятый был расстрелян сразу после пересечения границы, остальные отправлены в лагеря.
– Замерзшие и раненые, которые умерли в госпиталях, не в счет, – сказал Проскуров, – на самом деле где-то полмиллиона. И я в том числе.
«Май Суздальцев и тот безвестный лейтенант, который расстрелял портрет на вокзале, тоже, разумеется, не в счет», – подумал Илья.
Ему тяжело было смотреть летчику в глаза.
– Брось, Иван Иосифович. Сейчас военных не трогают, наоборот, выпускают. После Финляндии совершенно ясно, что профессионалы нужны как воздух.
Но летчик будто не услышал, продолжал спокойным, ровным голосом:
– Точных цифр никто никогда не узнает. Завоеванной территории вряд ли хватит, чтобы похоронить наших погибших. Бездарная, бессмысленная авантюра. Было бы смешно, если бы не стоило стольких жизней.
– Нет, все-таки урок серьезный, – возразил Илья.
– Для кого? – Проскуров криво усмехнулся.
Они встретились через пару дней после мартовского Пленума ЦК, посвященного итогам финской войны. Поговорили совсем мало, в основном молчали. Илья не хотел верить, что Проскуров обречен, хотя уже было ясно, что Хозяин решил все валить на него.
Необходимую информацию о финской армии и оборонительных сооружениях военная разведка собрала заранее. Подробные схемы линии Маннергейма, рельеф местности, болота, озера, леса, рвы, надолбы, доты, артиллерийские точки. Материалы были переданы Генштабу еще в сентябре и провалялись без толку до конца января. Хозяин с самого начала отстранил Генштаб, поскольку Шапошников посмел высказать сомнения в моментальной победе. А вот Ворошилов и Мехлис никаких сомнений не высказывали.
На пленуме Ворошилов талдычил, что во всем виновата военная разведка. Хозяин орал на Ворошилова и Мехлиса, а с Проскуровым говорил нарочито мягко, с теплой дружеской интонацией, которая звучала как смертный приговор.
В очередную сводку летчик включил фрагменты секретного доклада экспертов германского Генштаба, изучавших тактику русских в финской войне: «Советская масса беспомощна и неспособна к полноценным военным действиям».
Информацию передал все тот же источник из МИДа. Илья не стал вводить это в сводку для Хозяина. Жизнь Проскурова висела на волоске. Любое упоминание его имени в связи с Финляндией могло стать роковым.
Вечером Илья с Машей отправились в гости к Поскребышеву, на день рождения его дочери Наташи. Девочке исполнился год. Александр Николаевич жил в Доме Советов ЦИК и СНК на улице Серафимовича. Маша называла это гигантское мрачное сооружение замком Иф и радовалась, что они с Ильей живут не там, а на Грановского. Их дом выглядел куда симпатичней.