– Не было у меня на это времени! – Доктор встал и принялся расхаживать по комнате. – Между звонком и встречей прошло меньше двух суток. Попробуй поймай тебя! Я сразу позвонил, передал Машке, а ты вот, явился только через две недели!
– Значит, не надо было ничего писать и отправлять, – сквозь зубы процедил Илья.
Карл Рихардович остановился, зажмурился, сжал пальцами виски, пытаясь успокоиться. Но не получалось. Он кричал шепотом:
– Глупо и преступно упустить такую возможность! Когда Ося опять выйдет на связь? Я не открыл ничего важного, не назвал имени Мазура, не дал описания прибора.
– Вы открыли более чем достаточно. – Илья резким движением затушил окурок. – Теперь ничего не стоит вычислить Мазура и всю прочую информацию об этом чертовом резонаторе. А вдруг завтра…
– Говорящий карандаш! – гневно перебил доктор. – Испугался? Запаниковал?
– Это не паника, это здравый смысл, элементарная осторожность. Пожалуйста, сядьте и послушайте меня.
– Не трудись, – огрызнулся Карл Рихардович, – отлично знаю все, что ты скажешь. А вдруг завтра изобретение Мазура признают и оно станет государственной тайной? Что, если наш драгоценный Ося двойной агент? Или падре?
– Знаете, но все-таки отправили. – Илья покачал головой.
– Ну-ну, продолжай. – Доктор уселся в кресло. – Не забудь добавить: я давно подозревал, что вы немецкий шпион.
– Послушайте, хватит! – Илья шлепнул ладонью по столу. – Мы не в игрушки играем. Вы помните, я с самого начала отнесся к посланию Мазура скептически. С января, с нашего первого разговора, пытаюсь проверить, насколько все серьезно. Допустим, серьезно. И что же выходит? Брахт пока ни о чем не догадывается, ваше письмо попадет, ну, например, в абвер, и оттуда прямехонько в Далем.
– Все сказал? – Карл Рихардович угрюмо взглянул из-под насупленных бровей. – Что Ося и падре могут быть двойными агентами, я исключаю полностью, даже обсуждать этот бред не хочу. Были бы двойными, давно бы начали шантажировать меня. Теперь что касается «если завтра признают». Вот, смотри.
Он резко поднялся, взял с книжной полки журналы: «Большевик», «Под знаменем марксизма», «За марксистско-ленинское естествознание».
– Открывай на заложенных страницах. – Он пододвинул торшер ближе к креслу Ильи. – Пойду чай поставлю, а ты почитай.
Статья в «Большевике» называлась «Рассадник идеализма в физике». Илья пробежал глазами абзацы, которые отметил карандаш Карла Рихардовича:
«Весь диалектический ход развития современной физики и достигнутый на его основе синтез волновой механики является сплошным идеализмом, а все советские физики – раболепные подражатели Запада…»
В «Под знаменем марксизма» карандаш доктора дважды подчеркнул название статьи «За чистоту марксистско-ленинской философии в физике».
«Попавшие под влияние идеализма советские физики составляют компактную группу: Френкель, Там, Фок, Бронштейн, Иоффе, Шпильрейн, Мазур и некоторые другие. Ученый СССР, попавший под влияние буржуазной идеологии, может при упорном отстаивании своих ошибочных взглядов стать рупором враждебных СССР сил и сомкнуться с контрреволюционными элементами.
Так как волновая механика не в состоянии решить вопрос об индивидуальном поведении частицы, то налицо имеется повод впасть в научные разглагольствования о свободе воли».
Илья тихо присвистнул, заметил про себя: «Какая глубокая партийно-философская мысль. Налицо заговор, тайная контрреволюционная организация частиц-индивидуалисток, стремящихся к свободе воли».
Он открыл «За марксистско-ленинское естествознание». Там под заголовком «О врагах в советской маске» была напечатана подробная инструкция, как распознавать и разоблачать врагов.
«Признаки теоретических работ ученых-вредителей – подделка под советский стиль, т. е. использование цитат классиков марксизма-ленинизма, исключительное обилие математических исчислений и формул, которыми так и пестрят вредительские работы. На самом деле, не станут же вредители писать прямо, что они за реставрацию капитализма, должны же они искать наиболее удобную маскировку. И нет более непроницаемой завесы, чем завеса математической абстракции. Математические уравнения придают враждебным социалистическому строительству положениям якобы бесстрастный, объективный, точный, неопровержимый характер, скрывая их истинную подлую сущность».
Вернулся Карл Рихардович с двумя стаканами чаю, молча сел в кресло, подул на чай, сморщился, произнес, пародируя испуганный шепот:
– «Если завтра прибор Мазура признают у нас…» – Он отхлебнул чаю и спросил своим обычным голосом: – О каком «завтра» ты говоришь, Илюша? Ты не поленись, поинтересуйся судьбами перечисленных тут физиков-идеалистов. Мы только о Мазуре знаем, а что с остальными?
– Иоффе точно на свободе, его подпись на письме в ЦК о необходимости урановых разработок.
– Свобода понятие зыбкое. – Доктор макнул в чай кусок колотого сахару. – Вон даже индивидуальное поведение частиц их не устраивает, о людях и говорить нечего.
– Ладно. – Илья вздохнул. – Что сделано, то сделано. Но впредь, пожалуйста, ставьте меня в известность до, а не после.
– Конечно, Илюша, но только если удастся вовремя с тобой связаться. Знаешь, я ведь предвидел твою реакцию. Сам через это прошел. Пока сочинял, переписывал, прятал, отдавал падре, сомнений не было, зато потом, ночью, полезли в голову всякие ужасы. Что я наделал? Что на себя взял? А вдруг? А если? Собственными руками отправил за границу информацию, которая может стать ключом к ящику Пандоры.
– Ящик Пандоры давно открыт. – Илья отхлебнул чаю, положил в рот карамельку. – Открыт и вновь захлопнут. Знаете, что осталось на дне?
– Урановая бомба, – не задумываясь, выпалил доктор.
– М-м, – Илья отрицательно помотал головой, – надежда.
Внезапно грянул телефон. Илья вскочил и бросился в прихожую. Дверь он оставил открытой. Доктор услышал:
– Да, Александр Николаевич. Понял. Буду через пятнадцать минут.
* * *
Дурацкая привычка Вернера читать за обеденным столом выводила Эмму из себя. Рядом с его тарелкой лежала открытая тетрадь. Прихлебывая суп, он бродил глазами по строчкам да еще листал страницы толстенного справочника по минералогии, водруженного на деревянную книжную подставку возле хлебной корзинки. Конечно, ложку мимо рта не проносил, но на скатерть капал.
Полька принесла второе. На левую руку поверх бинта была натянута резиновая перчатка.
– Как вы себя чувствуете, Агнешка? – спросила Эмма.
– Благодарю, госпожа, ожог заживает, – полька подняла серебряный колпак над блюдом.
Эмма увидела слой соуса, густо усыпанный укропом и яичной крошкой.
– Судак по-польски, – объяснила Агнешка.
– Пахнет вкусно, и видно, готовится непросто, тем более когда рука забинтована.