Однако сниматься с места ей пока не следует. Яннакис писал, что их старый дом пришел в полную негодность. Крестьяне выломали двери и окна, сняли с крыши всю черепицу, дождь залил комнаты и все в них попортил. Надо еще привести в порядок и раскопки: стены обрушились, в траншеях жидкая грязь глубиной десять футов. Скамандр разливался трижды и затопил всю равнину от холма до моря. Даже если повезет найти хороших плотников, писал Генри, понадобятся недели, чтобы на месте старого возвести новый, пригодный для жилья каменный дом и сколотить подсобные помещения. Он обещал немедленно вызвать Софью, когда в Трое снова можно будет жить.

Но Софья так и не дождалась его вызова. В Гиссарлыке Генри нашел только запустение и полный развал. Яннакису не разрешали работать в Трое, бедный великан одно время даже опасался за свою жизнь. В Чанаккале был прежний губернатор, но отношение его к Генри переменилось. Теперь Шлиману было позволено нанимать только чистокровных турок, а это означало постоянную нехватку рабочей силы. К нему приставили надзирателем некоего Иззета-эфенди, который ввел устрашающие порядки. Он ходил за Шлиманом но пятам день и ночь, ни на секунду не оставляя его одного. Когда наконец всю грязь вычерпали — а это была каторжная работа, — около дворца Приама стали попадаться первые интересные находки, но Иззет-эфенди запретил их фотографировать. Запрещено было зарисовывать стены и мощеные улицы.

Последней каплей было посещение губернатора Ибрагим-паши, который приехал в Гиссарлык посмотреть, что делает Шлиман.

Согласно фирману. Генри отводилось шестьсот акров земли, примыкавшей к раскопу: на этой земле он имел право строить жилые дома и служебные помещения. Губернатор Ибрагим-паша осмотрел легкие временные постройки, достал из кармана копию фирмана, нашел нужное место и резко выпалил:

— Доктор Шлиман. вы нарушаете условия фирмана!

— Нарушаю? Да я вообще ничего не делал, ничего не забирал с холма…

— Согласно фирману, вы должны застроить эти шестьсот акров каменными и деревянными домами и складами.

— Застроить шестьсот акров?! Зачем? Это целый юрод. Мне хватает этих построек.

— Фирман не обсуждает, что вам нужно, а что нет. В нем четко и ясно сказано, что вы обязаны застроить все шестьсот акров.

— Губернатор Ибрагим-паша, такое толкование фирмана смехотворно. Как в самом деле я могу застроить эти шестьсот акров? Неужели в правительстве султана найдутся чудаки, которые ухватятся за эту оговорку?

— Ничего не знаю. Я обязан требовать буквального исполнения фирмана, иначе у меня будут неприятности с Константинополем. Никаких раскопок, пока не застроите шестьсот акров земли каменными и деревянными домами.

Генри понял, что спорить бесполезно. Он, конечно, мог поехать в Константинополь и просить у министра просвещения письмо, уточняющее условия фирмана в том смысле, что можно не застраивать домами шестьсот или сколько там акров. Но он хорошо знал неповоротливость турецких властей. Дело осложнялось еще тем, что его единственный влиятельный друг министр иностранных дел Рашид-паша был убит. Министром иностранных дел стал Сафвет-паша; значит, в министерстве просвещения сидит новый человек. Может быть, совсем незнакомый и даже враждебно настроенный. Он был уверен, что сумеет выбросить из фирмана несуразное условие, но сколько еще недель, если не месяцев, это займет? И к чему он вернется? Ему все так же будут ставить палки в колеса, изводить придирками, оставят без рабочих, не дадут делать научное описание находок… Напрасно он надеялся, что вернется в Трою и доведет до конца раскопки.

Два месяца сидения в Константинопольской гостинице вдали от жены и дочери, без привычных дел. Еще два месяца на раскопках, которые почти ничего не дали — удалось только очистить траншеи и террасы от грязи, которую намыло за три года. И все впустую.

Он приказал уложить снаряжение и отправить в Пирей, телеграфировал Софье, что возвращается совсем.

Обратный путь он проделал в самом угнетенном состоянии духа.

Софья встречала его в Пирее. Она стояла на пристани и торжествующе размахивала белым листком бумаги; такой широкой улыбки он еще не видел на ее лице.

— Наше разрешение на раскопки в Микенах! — крикнула она. — Можем начинать немедленно.

Книга седьмая. Микены

1

Долгий июльский закат золотил разноцветные медали на груди полицмейстера Леонидаса Леонардоса, встречавшего их на пристани Нафплиона.

— Мы ждали этой минуты два года! — воскликнул Генри. — Позвольте представить вам моих ученых друзей: доктор Ефти-миос Касторкис родился здесь, в Пелопоннесе, сейчас он профессор греческой археологии в Афинском университете. Доктор Спиридон Финдиклис, вице-президент Археологического общества, читает филологию в университете. Доктор Иоаннис Пападакис — профессор математики и астрономии, бывший ректор университета. Они любезно согласились поехать со мной в Нафплион и готовы посвятить неделю осмотру Тиринфа и Микен.

Леонидас Леонардос при каждом столь громком имени отвешивал глубокий поклон.

— Сам лично выбрал вам комнаты в гостинице «Олимп». У вас будет тот же номер, где я имел честь навестить вас в 1874 году.

До гостиницы—благо рукой подать—шли пешком, сопровождаемые носильщиками с чемоданами наперевес через плечо. Хозяин накрыл ужин в саду под большим платаном. Генри был в приподнятом настроении: у него в гостях в Арголиде ученые-археологи. Они вместе заложат несколько пробных

шурфов в Тиринфе, затем осмотрят Микены — значит. Афинскому университету небезразличны его раскопки.

Софья проснулась на рассвете, когда Генри уже вернулся после обычного утреннего купания, грудь и плечи у него горели—так старательно растерся он мохнатым полотенцем.

— Пора вставать, любимая. Экипажи поданы, обед нам приготовил здешний повар.

Софья надела на счастье платье с длинными рукавами и широкой юбкой, которое носила в последние, такие удачливые недели в Трое. На ней был легкий шарф, широкополая шляпа и перчатки — июльское солнце палило нещадно. В путь отправились с восходом. От Нафплиона до Тиринфа всего одна миля. И скоро все пятеро уже стояли под циклопическими стенами. Каменные глыбы были так чудовищно, так неправдоподобно велики, что захватывало дух.

— Мои глаза видят эти стены, — сказала Софья, — но разум постигнуть не может.

Свернув с главной дороги, они прошли немного вдоль южного основания плоского каменистого тиринфского плато. Возницы отнесли корзины с едой и прохладительными напитками во внутреннюю галерею, тянувшуюся в стене и дававшую доступ к казематам, в которых, по-видимому, хранились провиант и боевые припасы. В стене шириной от 25 футов до 50 было шесть узких прорезей для лучников. Шлиман со своей группой вошли в крепость по широкому пандусу, который поддерживала стена циклопической кладки. Слева от крепостных ворот стояла башня. Генри определил на глаз, что высота ее равняется сорока футам и, если верить словам его ученых спутников, это самая древняя постройка в Греции.