После летней жары Зигмунд почувствовал себя изнуренным месяцами напряженной работы, писания, возни с издателями. Он и Марта решили изменить свои планы: вместо поисков виллы побродить по Каринтии и Далмации, останавливаясь в подвернувшихся гостиницах. Они облюбовали приятное местечко в Санта Кристине, купались в озере, поднимались в горы, собирали горечавку. Зигмунд подцепил инфлюэнцу, оказавшуюся весьма прилипчивой. В начале сентября они перебрались к озеру Оссиакер. Зигмунд имел намерение съездить на Сицилию, посмотреть тамошние римские развалины, но затем решил, что не стоит рисковать здоровьем, когда, как сообщали, дует сирокко, иссушая Палермо и Сиракузы. Ему доставляло удовольствие сочинять письма Карлу Юнгу, тратившему большую часть своего времени на защиту Зигмунда Фрейда и его исследований. Ради собственного спокойствия он уверял себя, что Юнг является более подходящим пропагандистом, поскольку публика нашла нечто чуждое в личности профессора Фрейда и его идеях. Он писал Юнгу:
«Вам открыты все сердца… Люди не хотят, чтобы их просвещали. Поэтому в настоящее время они не могут понять простейших вещей. Когда они станут готовы к этому, то вы увидите, что они способны понять самые сложные идеи. До наступления такого времени остается лишь одно – продолжать работать и как можно меньше спорить… Любой молодой, свежий ум, способный мыслить, – на нашей стороне».
К середине сентября, почувствовав себя бодрее, он решил провести неделю–другую в Риме, обдумать спокойно и не торопясь проблемы, с которыми придется столкнуться в предстоящем рабочем году. Марта заберет детей до конца сентября в Тальхоф. Тетушка Минна была нездорова и находилась некоторое время под наблюдением врачей в Меране. По мнению семьи, несколько дней во Флоренции восстановят увядающее состояние ее духа. С помощью телеграмм условились, что тетушка Минна встретит Зигмунда во Франценфесте. Во Флоренции Зигмунд показал ей фрески Беноццо Гоццоли в часовне Медичи, а на следующий день они съездили в Фьезоле, чтобы полюбоваться превосходным видом на Флоренцию. После ланча на открытой террасе, нависшей над Арно, они осмотрели этрусские скульптуры и стены, которые выстояли под напором вторгшихся римских армий, пытавшихся их разрушить, а затем проехали вдоль холмов в Сеттиньяно, на родину Микеланджело.
Минна вернулась поездом в Меран. Зигмунд купил инкрустированную шкатулку и небольшую тосканскую рамку для зеркала, которые он послал Марте, затем сел на поезд в Орвьето, где имел возможность вновь осмотреть монументальные фрески Синьорелли в Дуомо. Фрески он помнил хорошо, но на память не приходило имя художника. Это побудило его разработать диаграммный подход в вопросе о симптоматичных провалах в памяти или языке.
В Риме в гостинице «Милано», где он останавливался когда–то с братом Александром, ему удалось снять ту же самую комнату. Он провел день в Вилла–Боргезе, осмотрел замок и музей, где восхищался картиной Тициана «Священная и нечестивая любовь». Парк напомнил ему Шёнбрунн с бродящими ланями и фазанами. Следующий день он провел в термах Диоклетиана, превращенных Микеланджело в церковь Санта Мария дельи Анджели, и в монастыре, к тыльной части которого примыкал Национальный музей, где находились нравившиеся ему греческие скульптуры. Он обошел лавки антикваров, купил мраморные чаши, тосканского воина и статуэтку Будды. Вечера он проводил на площади Колонна. В чистом небе висела полная луна, играл военный оркестр, горели фонари, и в отблеске их света вывески сливались с деревьями висячих садов на крыше дома по другую сторону площади. Ему нравилось бродить среди толпы, замечая, что даже некрасивые римлянки прелестны, наблюдать газетных разносчиков, врывавшихся на площадь каждый час с новым срочным выпуском, наподобие газетчиков в Париже; а затем около восьми часов он усаживался в плетеное кресло перед кондитерской лавкой, заказывал десерт и холодный напиток и сидел там до возвращения в гостиницу. Он писал Марте: «Как жаль, что нельзя жить здесь всегда!»
Он посещал христианские и еврейские катакомбы, однажды оказался запертым в подвале, когда женщина–гид забыла взять ключи. Но это был единственный неприятный момент. В остальном его ум напряженно работал, принимая решения, к которым он продвигался месяцами. Сейчас, когда Карл Юнг основал в Цюрихе официальную группу под названием «Фрейдовская ассоциация», пришло время перестроить свою собственную группу и уточнить ее цель. Группа существовала уже пять лет и служила центром распространения знаний. Тем не менее, на ее счету было слишком мало публикаций, хотя в нее входило более двадцати участников. Причина была очевидной: научные журналы Центральной Европы относились враждебно к психоанализу. Даже у занимавших нейтральную позицию не находилось места для такой молодой и спорной науки. Пришло время, решил он, переходя площадь Венеции, основать собственный журнал. Он послал Юнгу письмо с предложением, чтобы такой ежегодный сборник был составлен и отдан в печать как можно скорее.
Группа, встречающаяся по вечерам в среду, должна превратиться в официальную организацию под названием «Венское психоаналитическое общество». Они выберут должностных лиц, уплатят налоги, финансируют издание годового сборника и других книг, написанных членами группы. В скором времени они смогут учредить собственную библиотеку, арендуют залы для публичных лекций и станут неотъемлемой частью немецкоговорящего научного мира. Поскольку неврологи и психологи посвящают значительную часть времени на конгрессах нападкам на фрейдистские теории, то почему бы фрейдистам не провести собственный конгресс, на котором можно огласить ряд докладов, основанных на конкретных случаях, и таким образом привести документальные доказательства?
Почему не заявить о себе?
Первого октября, когда начался новый медицинский год, перед Зигмундом Фрейдом предстал способный адвокат по фамилии Лертцинг, в руки которого попала «Психопатология обыденной жизни». После шести лет глубокого эмоционального расстройства, в течение которых ни один врач не помог ему, Лертцинг решил, что нашел, наконец, специалиста, понимающего, как работает ум человека. Он страдал навязчивым неврозом и, хотя обладал большим опытом в торговом праве, лишь недавно сумел сдать экзамены по уголовному праву. Болезнь препятствовала учебе и работе.
Лертцинг был высокоинтеллектуальным человеком и имел солидное академическое образование. Насколько силен дисциплинированный ум, чтобы преодолеть фантазию и заблуждения? Может ли упорная тренировка, которая помогла ему стать адвокатом, преодолеть невроз, завладевший его подсознанием и нанесший ему удар?
Адвокат Лертцинг был высоким, худым человеком со светлым лицом, голубыми глазами и нервными жестами. Уже в первых фразах он признался Зигмунду, что основой его недомогания является постоянный страх за двух наиболее дорогих в его жизни людей – отца и молодую женщину, которую он любит уже десять лет. Когда он брился, ему приходилось бороться с навязчивым импульсом перерезать себе горло. Сообщив такую информацию, Лертцинг принялся рассказывать историю своей интимной жизни: он не занимался рукоблудием, за исключением периода между шестнадцатью и семнадцатью годами; до двадцати шести лет не имел половых сношений; его огорчало отсутствие возможности их иметь, поскольку он испытывал физическое отвращение к проституткам. Когда Зигмунд спросил его при первом сеансе, почему он делает такой сильный акцент на интимной жизни, Лертцинг ответил: