— Как же — нет? Тут нечего скрывать: у меня есть девушка, которую я люблю, и которая в свою очередь любит меня. Это та самая, которую зовут Корнелией.
— Я этого не знаю.
— Как же так?
— Разве ты танцуешь с нею? А на святках разве она сидит у тебя на коленях?
— Вы такой странный со мной! — говорит Беньямин.
— И вы охотно пьёте кофе из одной чашки?
Беньямин улыбается:
— Это бывает. Но почему вы спрашиваете об этом?
— Эти рождественские танцы — настоящая чертовщина и один грех. Меня ты там никогда не увидишь.
— Но и вы, вероятно, в молодости принимали в них участие?
— Нет, — говорит Август, — я считал это недостойным себя. В молодости? Я и сейчас ещё не стар для этого, — можешь не беспокоиться. Ты думаешь, вероятно, что ты один молод, но ты бы поглядел на меня в большом заграничном зале. Стоило мне только появиться, и никто не смел ступить па паркет! Передай это Корнелии от меня.
— А вы её знаете?
— Скажи, пожалуйста, чего ты тут стоишь и задерживаешь меня? Я же сказал, чтобы ты шёл.
Беньямин: — Ну, хорошо. Но вы так странно говорили со мной. Только она вовсе не из Северной деревни, нет, моя девушка из Южной.
— Я подумаю об этом, — сказал Август.
Боже, и чем только его не беспокоили! Бородатый малый из Северной деревни вообразил себе, что может говорить о своих любовных делах со старостой. Ничего подобного не случалось на белом свете...
Август должен был встретить своего шефа. Им нужно было вместе осмотреть дорогу. По дороге, которая вела от деревни к деревне и пересекала город, можно было ездить на обычной тележке, но консул, верно, пожелал узнать, как далеко он сможет проехать на юг и на север, чтобы поражать там своим автомобилем людей.
Консул сидит у руля. Он правит вполне свободно: ещё бы этому искусству он научился за границей! Народ отскакивает в сторону; эти люди до того удивлены, что смеются. Ещё бы! Уж этот консул! Через Сегельфосский водопад перекинут каменный мост, старинный и невероятно прочный, с перилами из железа.
«Здесь где-нибудь происходит вторичное крещение», — думает, вероятно, Август и, может быть, немало возмущается от такого свинства по отношению к святому духу. Когда громкий гул водопада остаётся позади, он говорит:
— Как жаль, что эта большая мельница пропадает зря там, на горах!
— Она не окупалась, — отвечает шеф.
— Может быть, она окупилась бы в качестве фабрики.
— Не знаю. В качестве какой фабрики?
— Можно было бы устроить бойню, кожевенный завод, ну, кстати, и камвольную фабрику. Три фабрики за раз.
Шеф останавливает автомобиль, думает и говорит: — Для этого здесь слишком мало овец.
— Здесь может быть столько же овец, сколько звёзд на небе.
— Ты думаешь?
— Да, — продолжает Август, — и сколько песку на дне морском.
— Им нужен корм.
Август показывает на горы и отвечает:
— Там, наверху, целые квадратные мили корма. Тысячи голов могли бы пастись там. И кроме того, там имеется ещё одно достоинство: там нет ни волков, ни медведей, ни рысей, никаких хищников. Нужен всего лишь один пастух.
Консул помолчал немного и сказал:
— Мельница, верно, скоро развалится. Я не был там с тех пор, как стал взрослым.
И консул неожиданно взглядывает на часы, словно собирается сейчас же бежать к мельнице. Но нет, он опять пускает машину в ход.
Дорога вела мимо церкви и ещё довольно далеко, но потом становилась всё уже и уже, и под конец разветвлялась и разбегалась к дворам и избам. Им приходилось ехать тихо и осторожно: какой-то воз порядком задержал их, лошадь стала на дыбы, а парень никак не мог на них наглядеться досыта.
Август продолжает думать; ему, верно, кажется, что осенившая его мысль об устройстве фабрики, всё равно какой, — блестящая мысль, идея. С самого начала это была случайная фантазия, возникшая в одно мгновение в его быстром уме, и она сразу выросла до трёх предприятий. И он спрашивает как бы случайно:
— Консул не знает, кому принадлежит эта гора?
— Нет. Может быть, общине, а может быть, государству.
— Это бы отлично подошло. Она бы мигом стала вашей.
— Моей? Нет, — говорит консул и качает головой, — мне она не нужна. Впрочем, я слыхал, что у кого-то из прежних владельцев Сегельфосса паслось много овец в горах. Одного я не понимаю, — откуда он брал корм для них зимой?
— Вероятно, овцы были вывезены откуда-нибудь
— Может быть. Но и вывезенным тоже нужен корм.
Август замолк на некоторое время. Он понял по шефу, что вопрос относительно фабрики ещё не решён, но ему и на этот раз, как всегда, хотелось щегольнуть своей выдумкой, на это у него была быстрая голова. Шеф сказал:
— Ты человек с идеями, На-все-руки. И ясно, что тут у нас следует что-то предпринять. Но я не обладаю достаточной властью.
Но ровно настолько, насколько шеф остыл, Август разгорелся:
— Но ведь стоит только нагнать туда овец.
— Да, на лето, — сказал шеф.
Август тотчас воспользовался опытом, собранным им по белу свету.
— Мне приходилось видеть, как овцы хорошо переносят и зиму и непогоду в Австралии и Африке. Это для них ничего не значит. Ну, а вот засуха летом морит их, как мух.
— Здесь их убил бы снег. Ты не думаешь?
— Я наблюдал овец немного и здесь, в Норвегии.
Шеф молчал.
Но Август зашёл на этот раз слишком далеко, да, к сожалению, слишком далеко, и погубил свою идею:
— Консул, может быть, не поверит мне, но это такая же правда, как правда то, что я стою сейчас перед вами: когда-то по всему Гардангерскому плоскогорью паслись мои стада.
Шеф остановил автомобиль:
— Как?! Я так долго жил за границей, что ничего не слыхал и не читал об этом.
— Сначала я хотел его купить, а потом арендовал всю равнину.
— И у тебя были там овцы?
— Несколько тысяч, тысяч десять.
Консул старался понять, старался принять участие в этом бешеном полёте:
— Но я не понимаю, а как же осенью? Зимний корм?
— Нет, осенью я резал. Я посылал мясо во все страны, но вы, может быть, не читали об этом.
— Нет. Но как же? Раз ты зарезал всех овец, то у тебя ничего не осталось на племя?
— Нет, видите ли, консул, мне пришлось уехать. Я не мог больше оставаться, так как получил место в Южной Америке.
Консул замолчал. Потом поехал дальше.