Август сделался важным лицом, народ стал здороваться с ним, его стали уважать. По мере того как он стал привыкать к своему богатству, стало уменьшаться его пристрастие к кричащим краскам; он сменил красные рубашки на белые и забросил пёстрый пояс с никелированной пряжкой. Впрочем, Август оставался всё тем же и никогда не мог измениться.
Его старый приятель по карточной игре, вторично крещёный торговец, который присвоил себе его русскую библию, до неприличия низко кланялся ему и хотел непременно занять у него денег. Он получит их обратно через три месяца, он заплатит ему с процентами.
— У меня нет денег, чтобы давать взаймы, — сказал Август, — я трачу их! — И с этими словами он ушёл.
Торговец пошёл за ним. Это противное крещение ничуть не помогло ему: покупатели перестали приходить в его лавчонку и покупали опять у некрещёных купцов.
— Сам видишь, что такое крещение есть наихудшая хула против духа святого.
— Да, да, — согласился торговец.
Но теперь очень уж плохо; жена, дети, надо платить за коммунальные услуги, платить по счёту за верёвки, гвозди и зелёное мыло, он не сможет свести концы с концами. У Августа ничего не было для него, для этой жалкой личности; ведь он ещё в первый вечер, проведенный в его каморке, пробовал хитростью завладеть его новешенькой колодой карт и утащить её домой. Но в конце концов он, конечно, помог ему, спас его, само собой разумеется, но он это сделал так же, как важный капитан бросает матросу десять фунтов стерлингов от своего богатства.
Зато Больдеману, который обратился к нему, он помог с большой охотой. Рабочий Больдеман пришёл к своему старосте и пожаловался, что нотариус Петерсен, Голова-трубой, хочет обмануть его.
— Как же так?
Да так, Больдеман и его товарищи отстроили и зацементировали подвал под новую постройку нотариуса и уже принялись за фундамент, и вдруг приходит Голова-трубой и требует, чтобы всё перестраивали.
— Это уж его дело, — сказал Август.
— Да, но он хочет, чтобы мы сломали всё за те же деньги, — сказал Больдеман.
— Этого не будет! — заявил Август.
Он отправился к Голове-трубой и потребовал разъяснения. Из оправдания нотариуса он смог понять только, что каменщики работали без рисунка, придерживаясь лишь устных указаний, и от этого всё вышло не так.
— А разве у вас не было письменного договора? — спросил Август.
— Нет.
— Но разве вы сами не ходили каждый день на стройку и не следили за тем, что делали каменщики?
— Ходил, но что из того, — отвечал Голова-трубой. — Моя жена заставила их устроить подвал для хранения овощей, и тут же выстроить прачечную и врыть в землю котёл для кипячения белья, и всё такое...
— Все очень нужные вещи в человеческом жильё.
— Да, но они не нужны мне! — воскликнул нотариус. — Это вовсе не человеческое жильё, а учреждение.
Август только рот разинул. Лицо у нотариуса сделалось таким странным, глаза за очками казались совсем дикими.
— Я не понимаю вас, — сказал Август.
Нотариус настаивал:
— Это совершенно ясно: дом мне нужен для банка. Да, для банка. И мне нужен только совсем маленький несгораемый шкафчик для денег. На что мне в таком случае котёл?
Август окончательно запутался:
— Если так...
— Да, и я не хочу никаких подвалов для съестных припасов, и никаких товаров, — они только запачкают мои ассигнации. Пусть нас судят, я не сдамся.
Август почувствовал, что не в состоянии разговаривать долее с этим сумасшедшим, он встал, намереваясь уйти. Нотариус остановил его:
— Я читал о вас в газете. Вы человек с огромными средствами, и у вас блестящая голова. Выслушайте меня, я построю на своём пустыре здание из серого камня и буду принимать на хранение деньги. Это будет самый солидный банк в северной Норвегии, и через несколько месяцев Сегельфосская сберегательная касса не сможет конкурировать со мною. Даже башня будет из серого камня. Подумайте об этом при случае и вкладывайте ко мне хотя бы по десяти тысяч изредка.
— Разве это вас устроит? — отвечал наполовину польщённый Август.
— Сделайте так, поддержите меня для начала! Если хотите, мы заключим письменный договор. Присядьте на минутку! — сказал нотариус и стал искать на своей конторке подходящий листок бумаги.
Но Август не пожелал связываться в тот день: он был занят своей фермой овцеводства.
— Я подумаю об этом, — сказал он. — Вот если вы хотите заключить контракт с вашими каменщиками, то это — другое дело.
— Каменщики! Подумаешь! — фыркнул нотариус. — Пусть они делают, что я хочу.
Безумный человек, — в этом не приходилось сомневаться.
Августу пришлось посоветовать Больдеману и его товарищам прекратить пока работу у нотариуса:
— А чтобы просуществовать это время, возьмите, ребята, вот эти пустяки!
— Да что же это такое? Это уж слишком, староста!
— Дорогие мои товарищи, с вами я делил и радость и горе! — сказал растроганный Август. — И вам не придётся нуждаться, пока я в Сегельфоссе.
Он забежал в банк за деньгами. Дела его шли отлично, великолепно; пусть все знают, как невероятно быстро развивается его дело. В банке был один Давидсен, и этот добряк Давидсен позволил себе заметить что-то — сделать маленький намёк, пожалуй, даже не словами, а скорее интонацией. Консул этого не сделал бы.
Началось с того, что Август сказал просто шутки ради и из снисхождения:
— Вы находите, вероятно, что я слишком много беру денег?
И на это Давидсен не возразил громким хохотом, и не стал уверять, что там, откуда эти деньги пришли, их ещё много осталось, и что Вандербильт не успеет, прежде чем умрёт, истратить все свои миллионы.
Нет, Давидсен имел скорее растерянный и несколько грустный вид, он сказал:
— Но ведь это же ваши деньги!
Консул никогда бы так не сказал. Августа слегка покоробило, и он спросил:
— Консула больше нет здесь?
— Нет, к сожалению, — отвечал Давидсен. — Теперь я один. Но я не пробуду здесь долго: слишком велика ответственность, В первый же раз, как сделаю ошибку, я уйду.
Август: — Но вы ведь не сделали ошибки, выдав мне эти немногие тысячи?
— Нет, конечно, нет! — отвечал Давидсен. Но на всякий случай он ещё раз посмотрел в банковскую книгу и сказал: — Нет, всё правильно.
Консул никогда бы не позволил себе проверять вторично по банковской книге.
— Мне бы нужно было поговорить с консулом, — сказал Август и ушёл.
Августа беспокоило дело с каменщиками. Нотариус Петерсен хочет заставить их работать на себя даром.