Глорию затрясло.
– Это ты, верно?
Что тут ответишь?
– Я могу объяснить… это было давно… – прошептала она.
– Вижу. Прямо со школьной скамьи и в шлюхи? Вот это висело в комнате парней, всем напоказ! Жена босса, голая, выставленная на всеобщее обозрение, как двухпенсовая потаскуха!
– Грег, пожалуйста, тише!!!
Глория показала на диван, видневшийся в раскрытые двери.
– Не смей затыкать мне рот! Ты сделала из меня полного дурака! А я думал, ты не такая, как другие. Вся эта невинность была напускной! Украшение витрины! Работа Кена, верно? И сколько еще таких разлетелось по всей стране?
– Не знаю. О, пожалуйста, Бебе услышит. Она в комнате.
– Ничего, пусть знает, какая у нее мать! Ты еще хуже, чем Мардж. Кровь не водица! Яблочко от яблони! Недаром говорят: рыжие – самые бесстыжие!
– Грегори, пожалуйста, успокойся! Я была в отчаянном положении. Думала, что снимаюсь для каталога. Была молодой и глупой, а Кен Силверстоун убедил меня сняться для развлечения. Потом он стал меня шантажировать, и я испугалась. Делала то, что он мне приказывал. Пожалуйста, поверь, это правда.
Но он с такой ненавистью смотрел на нее, что она сжалась.
– Убирайся с глаз моих! Разве такая, как ты, может знать, что такое правда? Оставь меня в покое!
– Папочка?
Бебе высунулась из-за дивана:
– С днем рождения! Мы купили тебе подарок. Разверни! Это сюрприз.
Девочка недоуменно уставилась на отца.
– Почему ты сердишься?
– Мне что-то не хочется праздновать сегодня, куколка. Может быть, завтра.
– Но я сама нарисовала открытку! Папа, не злись на мамочку! Мы хотим, чтобы ты увидел наш подарок!
Бебе схватила его за руку и потащила к свертку.
Глория поспешно встала перед ней, чтобы Грег не увидел, какой подарок ему приготовили.
– Пусть папа подождет, пока ему не станет лучше. Сбережем подарок на другой день, Бебе. А тебе пора в постель.
Не хватало ей еще ссор при ребенке.
– Но ты сама сказала, что я могу не ложиться! Пусть у папы будет день рождения! – раздраженно топнула ногой девочка.
– О, дай мне развернуть эту чертову штуку, – прорычал Грег, разрывая бумагу.
– Сейчас неподходящий момент. Оставь это, Грег, – взмолилась Глория.
Но было поздно.
Он открыл картонку и увидел художественный портрет Бебе и Глории в лучших нарядах, улыбавшихся из позолоченной рамки.
Но на мадонну с младенцем это не слишком походило.
Несколько секунд все молчали. Глория надеялась, что ему понравилось. Но Грег яростно ударил кулаком по стеклу.
– Убери это!
Бебе громко завопила, но Глория оставалась странно спокойной.
– Папе нехорошо. Он расстроен. И не хотел тебя пугать, дорогая. Тебе лучше пойти наверх, по деревянному холму в страну чудес, – уговаривала она и, внезапно вспылив, обернулась к мужу:
– Как ты мог? Все это так по-детски! – бросила она. Но ответа не последовало. Грег деловито завязывал платком кровоточащую руку.
Бебе с ужасом смотрела на кровь.
– Сегодня в виде исключения можешь спать со мной. Папа пойдет в гостевую комнату, – отрезала Глория.
Но Грег и не собирался ночевать в супружеской постели. Уж точно не сегодня, когда от него несет виски, а рука поранена.
Когда Глория спустилась вниз, за окном послышался рев мотора. Входная дверь была распахнута. Какое счастье! Ничего, прогуляется, остынет… Завтра она снова попытается ему все объяснить, и тогда он увидит ее историю в ином свете.
* * *
Грег мчался по подъездной дороге. Уже совсем поздно, а он был пьян, но упрямо направлялся к шоссе. Ночь выдалась звездной, а дорожное покрытие сверкало крошечными льдинками. Он хотел уехать в холмы и забыть отпечатанные в мозгу образы. Хотел сжечь двигатель. Наказать металл, проверить собственную силу и стойкость.
Скорость и координация, идеальная гармония разума, тела и машины – вот святая троица гонщика. Но не сегодня. Сегодня он просто хотел лететь по ветру и забыть эту мерзкую сцену, затеряться в сознании власти над этой красавицей.
Все быстрее, быстрее… сквозь ночь, как в трансе. Есть только один способ выпустить ярость: сорвать ее на металле, выжечь бешенство гонкой.
Он думал, что уже стоит на вершине, но оказалось, его замок был выстроен на зыбучем песке. Как он мог быть таким идиотом? Глория никогда не была его принцессой, но выяснилось, что она немногим лучше дешевой шлюхи. И в своем гневе он ненавидел ее за то, что выставила его дураком перед всеми.
Но он не позволит ее выходкам помешать ему сосредоточиться!
Он ощущал, что в этот момент остался наедине со скоростью.
Грег улыбнулся, думая о своих гоночных картах, о том, как прыгал с железнодорожного моста, как стащил у солдата мотоцикл. Счастливее всего он был на колесах. Не с женщиной. Колесо можно пробить, но и заклеить тоже! А вот сердце так легко не починишь! Почему женщины так неверны, так лживы? Сначала Мадди. Потом Глория.
Вперед! Не думай об этом сейчас! Вперед!
Ничто не сравнится с простотой скорости. И никто не сможет до него дотянуться! Только он и пустое шоссе. Все идеально, мотор рычит, и он может рвануть с еще большей скоростью, забыв все ужасные открытия нынешнего вечера.
Но тут он увидел, как олень перепрыгнул через каменную ограду прямо на дорогу, и больше ничего не оставалось: только молиться.
* * *
Заметку в «Йоркшир пост» увидела Грейс Баттерсби.
– Это, случайно, не наш Грег? – спросила она, показывая на «Короткие новости».
– «Фермер спасает гонщика, столкнувшегося с оленем. Владелец фирмы «Берн зе Билдерс», тридцатилетний гонщик Грегори Берн из Саннисайд Драйв вчера ночью попал в серьезную аварию на Пейтли-Бридж-роуд». Он всегда гонял как ошалелый. Похоже, дела не слишком хороши, как думаешь, Мадди?
Остаток дня Мадди не смогла сосредоточиться, гадая, в какую больницу увезли Грега и жив ли он вообще? Наверное, Глория сейчас с ним…
Как болело сердце, как ее тянуло к нему! Если бы Плам была здесь, они могли бы поехать вместе, но одной? Нет, это неприлично.
Стоило ей задуматься, как перед глазами оживало его лицо.
Она позвонила в офис Грега, и встревоженная секретарша сказала, что сейчас идет операция. Мадди на всякий случай не представилась.
Скорость всегда была слабостью Грега. Она вспомнила историю о том, как после прыжка с моста друзья везли его в больницу в старой коляске, и потом мальчишку из-за случившегося перевели в «Олд Вик». Как трудного ребенка.