– Сэр, – сказал Дуглас, – это Мэриэнн. Мэриэнн, это лорд Спенсер.
(Алиса, – это пудинг. Пудинг, – это Алиса.)
– Как поживаете, Мэриэнн? – поздоровался лорд в домашней зеленой кофте.
– Спасибо, сэр, хорошо, – ответила я, пожимая большую теплую ладонь и чуть-чуть приседая. – А вы как поживаете?
И тут – внимание! Притом что я безобразно близорука, моя зрительная память очень цепкая. И вот она, прямо как компьютер, перебрав все варианты, подсовывает мне картинку, где этот самый дяденька ведет свою дочь-невесту к алтарю. Ну да, ну да! Это был отец ее высочества принцессы Уэльской леди Дианы лорд Спенсер.
– Позовите Майкла, – распорядился лорд куда-то в двери через плечо. – Сейчас придет Майкл, – потирая ладони, пообещал сэр Спенсер и кивнул на что-то странное, лохматое, висящее на боковой деревянной панели над большим основательным и высоким столом.
Пришел маленький, робкий, стеснительный Майкл, тот самый дедушка в длинном сюртуке, щуплый мальчик очень преклонного возраста.
– Кам он, Майкл, – сказал лорд, – начнем.
Майкл прошел за стол, снял лохматое с панели и нацепил себе на лицо. Это была искусственная, довольно потрепанная, лохматая, видавшая виды седая борода.
Что-то в этом всем действе было нереальное – пожилые достойные люди, один в домашней кофте, тем более зеленой, второй – в ветхом сюртуке, устраивают какое-то детсадовское шоу. А оказалось – как всегда – тра-ди-ци-я.
Да, да, банально. В тысячный. В миллионный раз говорить, что Британия – страна традиций. Но поражает это удивительно бережное отношение ко времени, к прошлому своего дома – чтоб ничего и никого не забыть, чтоб и дети, и внуки…
Отец невесты Дугласа Вуда, адвокат Саймон Беннет, сказал как-то за обедом с почтением и скорбью в голосе: мы, британские адвокаты, носим черные мантии не просто так, а в знак траура по безвременно умершей королеве Мэри, супруге Вильяма Третьего.
– А… а когда ее величество… эээ… упокоилась? – осторожно спросила я, такая печальная тишина повисла над столом от слов мистера Беннета.
– Как это «когда»?! – возмутилась его дочь, невеста Дугласа. – В 1694 году, конечно!
На мой немой вопрос адвокат Беннет развел руками:
– Ну и что?! Да, это было давно. Но мы все равно носим траур. Потому что так принято. Такова традиция.
Майкл разлил вино и раздал всем чуть влажные запотевшие бокалы, я сделала глоток, поставила бокал на поднос и полезла в сумку за платком, чтобы вытереть влажные пальцы. Но в этот же миг ко мне подскочил Майкл и, вытянув вперед подбородок, подставил бороду: вытирайте, мисс. Так принято. Такая традиция…
Потом мы снова вернулись в замок: Рубенс, Ван Дейк, Рейнольдс. Старинная керамика и мебель. Большая библиотека с кожаными креслами, гостиная с галереями, дубовые лестницы и зал, где для посетителей в Рождество наряжают елку и угощают рождественским обедом. Бизнес – налоги на землю, сад и конюшни, и овес нынче дорог…
Словом, ничего особенного, по сравнению с винным погребком, сэром Джоном Спенсером, его белой лошадкой и фальшивой бородой старого чопорного лакея.
Туристы, ожидавшие своей экскурсии, весело играли, бросая друг другу соломенную шляпу с большими полями. Лужайка зеленела и манила, в огромном саду перекликались птицы, удобные тропинки вели к старому пруду… И ее высочество леди Диана тогда была еще жива, молода и восхитительна, но уже несчастна…
А восьмидесятилетний лорд Спенсер был печален и думал, вот если бы хотя бы пятьдесят… Ну шестьдесят… Ну ладно, ну пусть хотя бы семьдесят… И не знал тогда, что через несколько лет так трагично и нелепо рухнет жизнь его любимой дочери.
Автобус наш выехал за ворота имения, прекрасный день клонился к вечеру, а над утомленным Олтоурп-кэсл сгущались тучи. Англия: утром – солнце, в полдень – дождь. Радуйтесь доброй погоде, ваше высочество принцесса Уэльская, радуйтесь, лорд Спенсер. Над вашим домом собирается буря…
Оскар Уайльд учился здесь, а вот Льюис Кэрролл и учился, и преподавал. Он стучал мелком по доске, выводя математические формулы, а в это время Алиса уже бежала в обратном времени, чтобы догнать настоящее, а из-за угла выплывала пока еще не видимая никому улыбка Чеширского кота.
Отец маленьких бесстрашных обаятельных ушастых хоббитов и создатель прекрасного фантастического мира Толкиен тоже учился здесь, в Оксфорде, и преподавал студентам медиевистику. То есть историю Средних веков.
Оксфорд мне запомнился толпами молодежи и объявлением: «По газонам не ходить. Исключение – для преподавателей и для старост факультетов». И я представила, как идет компания студентов по дорожке к своему факультету на лекцию, или практическое занятие, или коллоквиум, или экзамен. Идут, оживленно обсуждают что-то, и вдруг один из компании отрывается и заносчиво чешет по лужайке. Все – по дорожке, а он – по траве чавкает ногами (на лужайке автоматически включается и выключается фонтанчик для полива). И понятно, вот эти вот – веселые, дружные – простые студенты, а вон тот заносчивый одинокий дурак с мокрыми ногами – староста факультета.
А вот еще – уникальный колледж, который мои британские приятели называли «Last dance». Есть в английском такая поговорка «Last dance – last chance», что означает «Последний танец – последний шанс». Колледж Раскина принимает на учебу исключенных из других учебных заведений студентов, которых по каким-то причинам не принимает ни один колледж Великобритании. Как благородно – дать молодому человеку еще один шанс. И многие его используют, уж поверьте мне.
Что бы там ни говорили, британцы – очень гостеприимные ребята. И очень ответственно относятся к приему гостей. Например, те семьи, которые принимали у себя наших фермеров и так называемых фермеров, за несколько недель до приезда выясняли по телефону их кулинарные предпочтения и узнавали, нет ли среди них вегетарианцев. К тому же все они приобрели яркие и очень смешные англо-русские разговорники разных изданий, где латиницей были написаны самые необходимые для общения фразы (списано дословно из раздела «беседы в ресторане»).
Цитирую:
«Russky lubyat blini i vodka. Русские любят блины и водку.
Ukraiski lubyat svinski zhir i gorilka. Украинцы – свиное сало и горилку.
Angliski lubyat visky, ovtsa i pudding. Англичане – виски, баранину и пудинг».
И очень, ну просто очень стремились угодить. Столько раз за месяц слышать песню «Подмосковные вечера» в разных местах, в разных исполнениях мне не приходилось даже дома и за всю жизнь.
Как только мы приехали в Нортумберленд и вошли в здание местного колледжа, по местному радио стали транслировать «Подмосковные вечера» в исполнении Вэна Клайберна.
Как только мы заходили в какой-нибудь паб, где были запланированы встречи, радостный хозяин или официант немедленно бежал к аппарату, вставлял жетон, и мы опять наслаждались «Подмосковными вечерами». На концерте кантри-группы ведущий торжественно объявил, что группа приготовила гостям сюрприз, и в странной песне-сюрпризе мы смутно различили знакомую мелодию и слова «Нэслишньи садюуу дазе щё-о-охэ…». Объяснить, что мы имеем к песне очень косвенное отношение и у нас другие музыкальные предпочтения, было невежливо: ведь британцы старались изо всех сил, хотели, чтобы мы чувствовали себя как дома и чтоб, не дай боже, нас на островах не замучила ностальгия.