– Почему? – вновь насторожилась засыпающая Алиса.
– Да потому что эти вещи уже лет десять никто не изучал, – забежав с ее стороны, Гудмэн распахнул дверь автомобиля. – К ним не прикасались с той минуты, как мы исследовали ДНК убийцы. Экспонаты, касающиеся Потрошителя, лежали под замком: к ним не было допуска, туристы могли их разглядывать лишь через пуленепробиваемое стекло. Но ваша полиция по неизвестной мне причине упрямо считает: кто-то похитил частицы ДНК из музея, чтобы переложить их на замерзший труп несчастной леди в Москве.
Чувствуя невнятную тревогу и нервозность, Алиса вышла из машины, опираясь на любезно протянутую руку сэра Гудмэна. Скелет сомнений, подточенный ожесточенным ночным спором с Калединым, вновь начал обрастать плотью – ее подозрения подтверждались с каждой минутой.
Но радости от этого она не испытывала.
– И вы уверены, что к ним никто не прикасался? – дрожащим голосом спросила она Гудмэна, хватаясь, как утопающий за соломинку.
– Нет, миледи, – уверенно ответил тот. – Совсем никто.
И вежливо улыбнулся.
Примерно в трех тысячах километрах от Лондона худощавый человек, запрокинув голову вверх, стоял под снежной пургой и пристально вглядывался в светящееся окно квартиры. То самое, где очумевший от сигарет Каледин пытался переварить полученную информацию. Глаза прохожего, казалось, были настолько холодными, что снежинки даже не таяли, падая ему на ресницы. Найти любого жителя Москвы не так уж трудно – особенно если знаешь имя и фамилию. Судя по данным пиратского диска, купленного на Горбушке, эта любознательная сука проживает здесь вместе с бывшим мужем. Вычислив ее дом, он полетел сюда с бешеной скоростью. Его терзало внутреннее предчувствие: еще чуть-чуть, и он сможет перехватить эту тварь на выходе, прямо у подъезда. К сожалению, он опоздал – московские пробки кого хочешь доведут до инфаркта. Ничего. После возвращения из Лондона он с удовольствием навестит ее прямо в квартире.
А сейчас пора идти. У него сегодня еще много дел.
Круглая комната, увешанная произведениями модных сюрреалистов в резных ореховых рамах (к каждой картине привинчена аккуратная табличка), прямо дышала свежим запахом недавнего ремонта. Дизайн помещения являл собой своеобразный гибрид западного и старомосковского стиля: платиновые самовары от Стеллы Маккартни, написанная Никасом Сафроновым икона в «красном углу», чучело полутораметрового медведя, зажавшего в лапах поднос, факсы, ноутбуки и неизменная плазменная панель. Хотя в кабинете было не холодно, купец Платон Ивушкин потребовал включить батареи отопления. Стояла страшная духота, у гостей по щекам стекали горячие капли пота. Казалось, тепловой удар угрожает даже мраморным греческим богиням, заботливо расставленным по окружности кабинета. Деловито поправив широкий кушак с кистями, повязанный поверх шелковой рубахи навыпуск, Платон сел в кожаное кресло, вытянув ноги в начищенных хромовых сапогах бутылками. На лысой голове, где лишь частично, клочковатыми обрывками сохранились остатки волос, красовался черный лаковый картуз от Ив-Сен Лорана, которому рука дизайнера придала изысканную небрежность. Ивушкин жил в лондонской эмиграции шесть лет, но никогда не упускал случая, чтобы подчеркнуть: даже на чужбине он остается в доску русским человеком. Прочие убеждения Ивушкин менял столь же часто, как цыган лошадей. Сначала он боролся за самодержавную монархию – будучи черносотенцем, нес хоругви во время персидских погромов, но после скандала с императором превратился в яростного республиканца. Бульварные газеты наперебой печатали сплетни, что Ивушкин ужасно богат и при желании может купить королеву Великобритании, а также Билла Гейтса в придачу для игры на балалайке.
Сколько у Ивушкина денег на самом деле, не знал, пожалуй, даже он сам. Его средства были вложены всюду – в недвижимость, банки, яхты, самолеты, и газеты, пишущие о его богатстве. Все, что было можно, Ивушкин продавал и покупал. То, что нельзя – тоже. На прошлой неделе неопытного чиновника в одном из кабинетов имперской Генпрокуратуры завалило папками с компроматом на Ивушкина: через двое суток его смогли откопать, но бедняга на всю жизнь остался инвалидом. Каждую неделю в империи на Платона заводили как минимум двести крупных уголовных дел, а число мелких и вовсе не поддавалось учету – равно как и количество его незаконнорожденных детей. Старец Ивушкин был популярен равно и у дам высшего света, и у фотомоделей, часто посещая с ними баню.
– Я так и думал, – сухо отчеканил купец. – Некоторые здесь сомневались, но все к этому шло с самого начала, когда зарезали Машу Колчак. Кровавые душители свободы из Кремля окончательно озверели. Жестокие убийства в Москве – мишура для отвода глаз, а настоящая цель режима стоит перед вами. Охота за мной продолжается – теперь, чтобы прикончить надежу всея Руси, стонущей под игом царизма, жандармы прислали киллера прямо в Лондон. И как только эту сволочь выпустили из аэропорта в город!
Ивушкин степенно погладил окладистую бороду и отпил кваса из стилизованного под Киевскую Русь кубка. Профессор Арнольд Лебединский, сидя на диване в хлопчатобумажных семейных трусах и майке, пошитой на заказ (присутствие дам хамоватому профессору было по барабану), цинично ухмыльнулся, посасывая традиционный английский эль из высокого бокала.
– У тебя паранойя, камрад, – съязвил он. – Ты скоро кошек на улицах будешь пугаться. Голоса еще никакие не слышишь, а? Послания не принимаешь?
Профессор (и по совместительству тоже купец первой гильдии) Лебединский в антимонархических кругах слыл скептиком, считавшим: революционную борьбу надо прекратить и сосредоточиться на зарабатывании бабла. В первый год царствования государя он отсидел неделю в каторжной тюрьме, из которой вынес татуировки по всему телу, блатной жаргон, а также ценные навыки в распиливании решеток лезвием бритвы. С Ивушкиным его свело взаимное несчастье – до того как впасть в царскую немилость, они были злейшими врагами. Телеканал Лебединского во всех новостях сообщал, что Ивушкин писает в ботинки чиновникам министерства двора и тайком крадет еду у государевой собачки. Ивушкин же обрушивал с экрана шокирующий компромат о связях Лебединского с мафией дона Бигганова, информируя – его враг разбавляет мед дешевым албанским сахаром. После того как оба купца разом оказались в эмиграции, им ничего не оставалось, кроме как помириться. Хотя бы для вида.
– Кошки тоже могут быть засланы корпусом жандармов, – замотал бородой Ивушкин. – Знаешь, до чего техническая мысль в жандармских лабораториях дошла? Сделают миниатюрного робота-убийцу, обошьют кошачьей шкурой, он подойдет да и взорвет тебя к свиньям. Сейчас такое время пошло, что всего надо опасаться. Ты помнишь, чего с Распутиным стало? Приехал вот так к друзьям вечерком пирожных под мадеру пожевать, а оказался в проруби с простреленной башкой и брюхом, полным яда. Зверское убийство ведущей реалити-шоу – это личный мессидж мне от царя: дескать, что мы сделали с ней, то обязательно сделаем и с тобой, собака купеческая. Потому и намек на Джека Потрошителя: все его жертвы из Лондона, где я живу. Это постоянно случается. Выпуск погоды на Главном канале в сентябре видел? Передавали, Москву сплошь дождем залило. Врет продажное царское телевидение, врет как сивый мерин. Если подробно расшифровать эти слова, там открытым текстом сказано: «Попробуй приехать, гад Ивушкин, мы тебя в луже утопим». Я и так уж спать ложусь в плексигласовую капсулу с кислородом, надев два бронежилета, вешаю пуленепробиваемые шторы – иначе взорвут дистанционкой, как хана Янтармедова в Кувейте. Из соображений безопасности даже голубей на Трафальгарской площади кормить перестал.