Потом настает время самоотречения. Мужа почти никогда не бывает дома, он с головой уходит в работу, а жена тратит больше времени, чем нужно, на заботу о детях. Вот и мы сейчас переживаем эту фазу брака, и я намерена пойти на все, что изменить ситуацию.

Одной лишь любви теперь недостаточно. Я должна вновь со всей страстью влюбиться в своего мужа.

Ибо любовь ведь не просто и не только чувство – это искусство. И, как во всяком искусстве, мало одного вдохновения – требуется еще приложить немало труда.

* * *

Так почему же ангел удаляется, оставляя женщину одну на ложе?

– А это не ангел. Это Эрот, античный бог любви. А ту, что лежит на кровати, зовут Психея.

Открываю бутылку вина, наполняю наши бокалы. Он ставит картину на погашенный очаг – в домах с центральным отоплением это лишь часть интерьера. И начинает:

– Жила-была прекрасная царевна: все восхищались ею, но никто не решался посвататься. И отец в отчаянии решил воззвать к богу Аполлону, прося у него помощи. И тот сказал, что Психею, облаченную в траур, следует увести на вершину высокой горы и там оставить. И еще до наступления дня там появится змей и обручится с нею. Царь повиновался. Психея всю ночь, умирая от холода и страха, ожидала появления своего суженого. И наконец задремала. А когда проснулась, обнаружила, что находится в прекрасном дворце и на голове у нее – царский венец. Каждую ночь муж приходил к ней и они предавались любви. Ей поставлено было одно условие: она получит все, что пожелает, если будет полностью доверять ему и никогда не пытаться увидеть его лицо.

Какой ужас, думаю я, но прервать рассказ не решаюсь.

– И царевна жила так довольно долго. Жила в довольстве и веселье и была любима мужем, приходившим к ней каждую ночь. И все же время от времени ей становилось страшно, что она замужем за ужасным змеем. И однажды на рассвете, когда муж еще спал, она все-таки решилась зажечь светильник. И увидела рядом с собой Эрота, юношу невероятной красоты. Свет разбудил его. И увидев, что возлюбленная оказалась не в силах исполнить его единственное желание, Эрот исчез. Психея, готовая на все, чтобы вернуть его, выполнила все задания, которые давала ей Афродита, мать ее милого. Нечего и говорить, что свекровь завидовала красоте невестки и жестоко ревновала к ней сына, а потому делала все, чтобы не допустить их примирения. И вот, выполняя одно из таких поручений-испытаний, Психея открыла ларец и погрузилась в глубокий сон.

Я была уже сама не своя от желания узнать, чем же кончится эта история.

– А Эрот, который не переставал любить ее, раскаивался в своем поступке. Он сумел проникнуть в замок и разбудить ее, дотронувшись до спящей кончиком стрелы. «Твое любопытство едва не погубило тебя, – сказал он. – Ты стремилась познанием обрести уверенность – и разрушила наш союз». Но в любви ничего нельзя разрушить окончательно. И супруги, проникнувшись этой мыслью, обратились к Зевсу с мольбой сделать так, чтобы их союз никогда не распался. Царь олимпийцев не остался глух к мольбам влюбленных и после долгих уговоров (и даже угроз) сумел-таки добиться у Афродиты согласия. И с того самого дня Психея (наша бессознательная, но логическая часть) и Эрос (любовь) – всегда вместе.

Я наливаю еще бокал. Склоняю голову на плечо мужу.

– И тот, кто не принимает этого и стремится всегда найти рациональное объяснение таинственным и мистическим отношениям людей, потеряет лучшее, что есть в жизни.

Сегодня я чувствую себя как Психея на крутом утесе – мне холодно и страшно. Но, если смогу перебороть эту ночь и вверить себя тайне и вере, то проснусь во дворце. Нужно только время.

* * *

И вот наконец настает великий день – обе супружеские пары встретятся на приеме, который устраивает знаменитый телеведущий. Мы говорили об этом вчера, лежа в постели в номере, покуда Якоб выкуривал по обыкновению последнюю сигарету перед тем, как одеться и уйти.

Я не могла отказаться, потому что уже раньше подтвердила, что приду. Не может и Якоб – если он не появится, «это очень скверно скажется на его карьере».

Мы с мужем приходим в здание телекомпании, и нам сообщают, что вечеринка – на последнем этаже. В очереди к лифту звонит телефон, и мне приходится отойти: я разговариваю с шефом, а мимо проходят приглашенные, улыбаются и кивают нам с мужем. Кажется, я знаю тут едва ли не всех.

Шеф говорит, что мои беседы с кубинцем – вторая была опубликована вчера, хотя написана уже больше месяца назад – пользуются большим успехом. Надо написать еще один очерк и завершить серию. Отвечаю, что кубинец больше не желает беседовать. Тогда шеф просит найти «того же поля ягоду», потому что обычные и привычные рассуждения профессиональных психологов и социологов никому не интересны. Никаких ягод я не знаю, но, чтобы закруглить разговор, обещаю подумать.

Мимо проходят Якоб и Марианна и кивают нам приветственно. Шеф уже совсем было собрался дать отбой, но тут я решаю продолжить разговор. Боже меня упаси подниматься в одном лифте с супругами Кёниг. Может быть, устроить беседу пастуха и протестантского священника: ведь оба они, так сказать, пастыри? – предлагаю я. Интересно будет записать, как каждый из них одолевает стресс и скуку. Шеф говорит, что идея превосходна, но все же лучше будет найти «того же поля ягоду». Хорошо, постараюсь. Двери закрылись, и кабина пошла вверх. Теперь могу спокойно разъединиться.

Объясняю шефу, что не хочу быть последней, кто войдет в зал. Я и так уже опаздываю на две минуты. Мы живем в Швейцарии, где часы никогда не спешат и не отстают.

Да, я странновато вела себя в последние месяцы, но одно осталось неизменно – я по-прежнему терпеть не могу приемы и званые вечера. И продолжаю недоумевать – почему это так нравится людям?

Нравится. Даже когда речь идет о таком специфическом действе, как сегодняшний коктейль – вот именно: коктейль, а никакой не праздник, – они наряжаются, красятся-мажутся, напустив на себя слегка скучающий вид, говорят друзьям, что, мол, нет, во вторник не получится, надо быть на приеме по случаю десятилетия программы «Pardonnez-moi», которую все эти годы ведет такой обаятельный, умный и фотогеничный Дариюс Рошбен. Там соберется «вся Женева», а те, кто не входит в эту категорию, должны будут довольствоваться фотографиями, напечатанными в журнале о знаменитостях, который читает вся франкофонная Швейцария.

Бывать на таких мероприятиях – значит поддерживать свой статус и доказывать свою значимость. Время от времени наша газета помещает репортажи о подобных вечерах, и на следующий же день нам начинают звонить помощники важных людей, спрашивая, будут ли напечатаны фотографии их патронов, и сообщая, что будут очень благодарны за это. Ибо удостоиться приглашения – хорошо, а убедиться, что твое присутствие было должным образом отмечено, – еще лучше. И нет более убедительного доказательства этому, чем напечатанные в газете два дня спустя снимки, на которых предстанешь в специально сшитом по такому случаю костюме (пусть ты никогда в этом не признаешься) и с отработанной на бесчисленных презентациях, приемах и фуршетах улыбкой на устах. Слава богу, не я веду колонку светской хроники, иначе меня в моей нынешней ипостаси – чудовища, созданного Виктором Франкенштейном, – давно бы уж уволили.