Алина не двинулась с места.
— Охотно, — любезно ответила она и недобро улыбнулась.
Боталов стоял посередине комнаты, небритый, растрепанный, в дурацком шелковом халате серого цвета, перевязанном поясом сикось-накось. Из халата вываливался живот. Выглядел он смущенным, словно студент, у которого родители нашли полное собрание «Пентхауса» с выдранными постерами «Девушка месяца».
Его смущенный вид и этот бабский халат невероятно разозлили Егора. Он, сжав губы, с трудом сдерживал бешенство.
— Привет, — буркнул Боталов. — Чего это ты, с утра пораньше?
Ох, не вовремя сынок приперся! Судя по перекошенной морде, точно начнет сейчас орать.
А утро начиналось так волшебно…
— Ну и что ты творишь, позволь поинтересоваться? — холодно осведомился сын.
— Тебе какое дело?
— Да, собственно, никакого. Так, из любопытства спрашиваю.
Ни тон, ни выражение лица не позволяли поверить в это. Какое там любопытство, когда едва ли не из ушей дым идет!
Боталов подошел к столу, сунул в рот сигару и начал дергать ящики, выдвигая и задвигая их обратно.
— Что ты там мечешься? — нетерпеливо спросил Егор.
— Ножницы для сигар ищу.
Ножницы не нашлись, а гильотина осталась у кровати, он это помнил точно. Вчера ночью, перепробовав несколько позиций, они с Рокси валялись в постели и курили одну сигару на двоих, утомленно дыша и пуская сизые кольца в потолок.
Десять минут назад все было нормально.
А час назад — совсем хорошо, когда он стоял под хлеставшими струями горячей воды, с удовольствием вспоминал прошлую ночь, чувствовал приятное, набухающее томление внизу живота, а потом дверца кабинки открылась. Рокси, голая и восхитительная, втиснулась в это узкое, наполненное паром пространство, прижавшись к его распаренной груди своей горячей кожей.
Они целовались, и вода попадала в рот. Никто не догадался ее выключить. Пластиковые стенки запотели. Когда она опиралась о них ладонями, на стенках оставались следы, как в том фильме про тонущий корабль.
Вода клокотала и бурлила у ног. Айсберг на горизонте, но, пока нам хорошо, ничего не случится…
— Ну, так и будешь отворачиваться? — ядовито поинтересовался сын, прерывая его мечтания самым безжалостным образом. — Что это, папенька, у вас за пионерский румянец на щеках? Может, скажешь, что происходит?
Боталов рассвирепел.
— Так, заканчиваем митинг, — зло сказал он. — Я лезу в твою личную жизнь? А?
— Лезешь, — отбил подачу Егор. — Безуспешно, но лезешь.
— А ты вот не лезь. Женился? Всё, дай другим погулять.
— Ты вообще это нормальным считаешь? — зло спросил Егор.
— Что?
— Что она сначала со мной спала, а потом к тебе в постель прыгнула?
Боталов так отнюдь не считал, но признаться в этом было выше его сил.
— Все нормально, — буркнул он. — Она взрослая девочка, чтобы решать, с кем ей трахаться. Я тоже не пацан. Так что знаешь куда можешь пойти со своими нотациями?!
— Куда? — ласково поинтересовался Егор.
В нескольких цветистых выражениях Боталов высказал, по какому адресу может отправиться сын. Егор слушал отца с захватывающим интересом. Во взгляде плескалась насмешка.
— Браво, папенька. Да вы у нас гений словесности! Ты знаешь, я вот все думал: как же она на свадьбу мою попала? А сейчас дошло: это ведь ты ее пригласил, верно?
Боталов не ответил.
Откусив кусок сигары, он выплюнул огрызок и стал жадно прикуривать, чтобы потянуть время, чувствуя, как краснеют щеки.
Егор с ядовитой усмешкой наблюдал за ним.
— Молоде-ец, — похвалил он. — И сколько у вас эти… шорканья длятся?
Слово «шорканья» вдруг показалось Боталову обидным.
— Да недели две уже, — нехотя признался он, а потом зло добавил: — Ты вообще-то мне спасибо скажи, что живешь как у Христа за пазухой! Не тебе меня учить, сопляк.
— Балда ты, — снисходительно ответил Егор. — Думаешь, это ты ее снял? Это она тебя сняла. Не знаю, что она тебе наобещала, но Рокси живет как самка богомола. Моргнуть не успеешь, она тебе голову откусит.
— Посмотрим, — пробурчал Боталов.
Ледяная глыба айсберга, маячившая на горизонте, вдруг показалась не такой уж безобидной. Он вдруг вспомнил глаза Рокси, темные, как воды Антарктики. Кто знает, что скрывается за ними?
— Вот увидишь, — пообещал Егор. — Уж я-то знаю.
В кухне Рокси суетливо включила чайник и полезла в холодильник. В белом халате с чужого плеча она выглядела весьма соблазнительно и очень хотела это продемонстрировать всем желающим. А особенно Егору и этой рыжей, которая, несмотря на пессимистические прогнозы тусовки, все-таки окольцевала Черского!
Рокси достала продукты и начала рубить колбасу и мясо толстыми ломтями. Ломти выходили кривыми, на «королевский завтрак» никак не походили. Кое-как разделавшись с ними, Рокси разложила их на тарелочке, пошарила в шкафчике, нашла сахарницу, печенье и конфеты и водрузила все на стол.
Сервировка получилась так себе.
Самое неприятное, что Рокси сама это понимала, а перехватив насмешливый взгляд Алины, и вовсе почувствовала себя гадко. Сделав вид, что нарубленные по-крестьянски куски мяса — это ее особый стиль, Рокси уселась на высокий табурет, подогнула ногу под себя и демонстративно плюхнула на хлеб кусок буженины.
Больше всего ей хотелось показать: она тут своя, никого не стесняется и будет вести себя как заблагорассудится!
Но ничего подобного Рокси не чувствовала.
Ей даже показалось, что сейчас явится настоящий хозяин и, схватив ее за шиворот, выбросит на улицу, прямо на глазах Алины, которая — увы и ах! — ухитрилась обрести в этой семье законный статус.
Алина наблюдала за Рокси с легким снисхождением, как персидская кошка, застолбившая место на мягком диванчике, смотрит на взятого в дом из жалости щенка. Даже глаза у нее были такие же: зеленые, настороженные, с узкими зрачками…
Натолкнувшись на ее взгляд, Рокси торопливо отхлебнула из чашки, обожглась и закашлялась. Алина подвинула к ней салфетку: двумя пальчиками, словно боялась дотронуться.
— Горячий, — пожаловалась Рокси.
Алина не ответила.
Чай был невкусный, она такой не признавала, и Егор тоже. У этого чая был противный привкус прогорклого молока, хотя молока туда никто не добавлял. Привозили этот напиток не то из Китая, не то из Индии и продавали по бешеным ценам. Выглядел он тоже странно: сушеная колючка, которую следовало запаривать в кипятке, отчего она распушалась, превращаясь в шелковистую медузу, окруженную стрекательными щупальцами. Боталов к этому чаю пристрастился и во время обсуждения церемонии свадьбы то и дело потчевал им будущую невестку. Тогда Алина пила его, морщась от неудовольствия, сейчас и вовсе чай в горло не шел…