«В Темзе обнаружено невероятное морское чудовище» — гласил первый заголовок. Под ним было следующее: «Предсказатели считают чудище знамением дьявола».
Очевидно, Валстан Глиб прекрасно знал читательские вкусы своих клиентов, но упустил то, что Шекспиру показалось самой яркой новостью дня: Мария, королева Шотландии, скоро останется без головы.
Шекспир поднялся по ступенькам. На втором этаже из-за двери раздавался храп нескольких человек. Он отодвинул щеколду и вошел. В комнате стояла огромная кровать под балдахином, в которой, как ему показалось, лежала монолитная груда из человеческих тел. Пройдя в комнату, окна которой были закрыты ставнями, он увидел, что в кровати находилось трое: две женщины и один мужчина. Мужчина спал посередине и громче всех храпел, хотя его подружки от него не отставали. Шекспир наклонился и, протянув руку над лежащей на спине одной из женщин, дородной проституткой с широко открытым ртом и обрамлявшими ее лицо темными волосами, потряс мужчину за плечо.
Он приоткрыл глаза.
— Чего надо?
— Вставай. По королевскому делу.
— Какому делу?
— Королевы Елизаветы, и если не хочешь провести день у позорного столба, советую пошевеливаться. Сию же секунду!
Мужчина резко сел и осмотрелся.
— Что все это значит?
— Меня зовут Джон Шекспир, я здесь по королевскому делу. Вставай, Глиб.
Мужчина зевнул и почесал в затылке.
— Вам нужен другой. Меня зовут Фелбригг.
Шекспир наклонился, схватил мужчину за взъерошенный чуб и запрокинул ему голову. На лбу красовалась большая буква «Л».
— «Л» — означает «Лжец», Глиб. Тебя заклеймили за то, что ты присваивал плоды труда других. — Шекспир отпустил его.
Глиб пожал плечами и осклабился, словно ученик, которого застукали за тем, как он списывает у товарища.
— Ладно, дайте мне одеться.
Две женщины начали просыпаться.
— Что случилось? — спросила одна.
— Ничего. Спи.
— Милый, ты меня уже разбудил.
— Тогда одевайся и проваливай. И сестрицу не забудь. — Глиб повернулся к Шекспиру. — Простите, сэр. Тяжелая ночь, крепкий эль. — Он встал с кровати и начал натягивать рубаху и штаны. Кивнув в сторону двух женщин, он произнес: — Неплохо для холодной февральской ночи. Если хотите, могу познакомить.
У Шекспира не было настроения для фривольных шуточек.
— Спускайся вниз, Глиб. У тебя неприятности.
Глиб стоял в комнате, где находился пресс, и, опустив плечи, почесывал в паху.
— Что, последствия «французской любви»?
— Да это тут у всех, кого я знаю, господин Шекспир.
— Это многое говорит о твоих знакомых. — Шекспир указал на пресс. — Есть лицензия от Стейшнерз-Холл, [37] выданная Тайным советом?
— Конечно, господин Шекспир.
— Тебя заклеймили как лжеца, Глиб, ты таким и остался. Если не скажешь правду, твой пресс ликвидируют, а листки уничтожат. Но это еще не все, Глиб, ты будешь отвечать по всей строгости закона за подстрекательство к мятежу, что, на мой взгляд, синоним слова «измена».
— Господин Шекспир, но это всего лишь слухи, безобидные новости для лондонцев. В них нет ничего такого. Вот, взгляните, сэр. — Глиб протянул экземпляр Шекспиру. — Всем интересно узнать об этой гигантской рыбе. Весь город только об этом и судачит. Какой от этого вред?
Шекспир вырвал листок из его руки, смял и бросил на пол.
— Меня не это интересует, Глиб. Меня интересует убийство леди Бланш Говард. Откуда ты узнал об этом? — с этими словами Шекспир вытащил листок из-за пазухи камзола.
Неожиданно Глиб забеспокоился. Он умоляюще протянул руки. Глиб был невысоким мужчиной тридцати лет, с узким лицом, заостренными зубами, умными глазами и несходящей с губ хитрой улыбочкой, почти ухмылкой. Только теперь его лоб покрылся морщинами.
— Это слухи, господин Шекспир. Во всех тавернах, постоялых дворах и харчевнях от Вестминстера до Уайтчепела только и разговоров, что о леди Бланш. Такая трагедия, сэр. Я просто подслушал и записал.
— В листке была строчка, обвиняющая иезуитского священника Саутвелла в убийстве с использованием того, что ты описал как «распятие, мощи и клинок». Что это значит и где ты это слышал?
У Глиба забегали глаза, словно ему было тяжело смотреть Шекспиру прямо в лицо.
— Сэр, это все городские сплетни о том, что этот распутный папист и есть убийца. Уверен, вы и сами это слышали.
Шекспир терял терпение.
— Я мог услышать о предположении, но не о доказательстве. Но мы отвлеклись. Что означают слова «распятие, мощи и клинок»?
Глиб мялся, словно не понимал вопроса. Он весь вспотел, несмотря на утренний холод.
— Господин Шекспир?
— Распятие, мощи. Что ты знаешь об этом?
— Ну, сэр, ничего. Я употребил их только как метафору. Это же символы дьявольских католических ритуалов. А вы что подумали, господин Шекспир?
Раздражение Шекспира росло. Он не верил ни единому слову Глиба. Этот человек был скользкий как угорь.
— А как насчет обвинений против леди Дуглас и леди Френсис в том, что они не оплакивают смерть кузины?
— Так и это — слухи.
— Хватит болтать, Глиб. Клеймо тебе уже поставили. За то, что ты собираешь подобные сплетни, ты можешь лишиться ушей. А если ты будешь их повторять, то советую выдернуть себе язык и скормить его ястребам. Хватит с меня этих бредней, Глиб. Мы продолжим нашу беседу в тюрьме. Ты арестован. Следуй за мной.
Глиб выставил руки, словно желая остановить Шекспира.
— Господин Шекспир, что вы хотите узнать? Клянусь, я расскажу вам правду.
— Разве ты еще не понял? Я хочу знать, кто сообщил тебе о мощах и распятии. Я хочу знать, кто упомянул имя Роберта Саутвелла. Или ты немедленно выкладываешь мне эти сведения, или сегодня вечером будешь делить ночлег с ворами и убийцами, а возможно, подвергнешься допросу с пристрастием.
Узкие глазки Глиба заблестели. Шекспир знал, что добился своего: Глиб был в отчаянии, он напуган.
— Господин Шекспир, все это я услышал в таверне, об этом говорили подмастерья и торговцы, сэр. Это же сама кровь Лондона — всем нужны новости. Я смог продать в два раза больше экземпляров «Лондонского вестника», сэр.
— Я тебе не верю. Ты пойдешь со мной.
— Дайте мне сначала одеться. На улице мороз.
— Возьми накидку и сапоги.