Сворачиваюсь калачиком, мне уютно и хорошо. Что-то негромко пою себе под нос. Галочка.
XIV.Чад постучал в дверь. Он услышал скрип — Джолион подошел к двери. Чад невольно сжался. Может, не вовремя? Может, не стоило приходить? Нет, глупо бояться. Он пришел просто так, без повода. Захотелось побыть с Джолионом. Хорошо бы вместе пообедать в «Гербе Черчилля». А потом они зайдут в букинистический магазин, будут рыться в книгах… Или никуда не пойдут, примутся пить кофе и говорить об Игре. Так что, скорее всего, стеснение в груди не от страха, а от радостного предвкушения.
Открыв дверь, Джолион улыбнулся. Молча развернулся и зашагал к кровати, на ней была расстелена газета, накрывшая все одеяло, кроме небольшого кусочка, на который и уселся Джолион.
— Внизу, на лестнице, я встретил Проста, и он попросил тебе это передать, — начал Чад и помахал несколькими листами бумаги, исписанными от руки.
— Спасибо, — поблагодарил Джолион, — положи на стол.
— Зачем Просту понадобилось твое эссе по римскому праву?
Джолион слегка смутился. Взял газету, ткнул пальцем в первую полосу:
— Отлично написано… Скорее всего, Михаилу Горбачеву дадут Нобелевскую премию мира.
— Джолион, мне казалось, ты называл его… надеюсь, я правильно тебя понял… ты говорил, Прост — стопроцентный, первосортный козел.
Джолион вздохнул и пояснил:
— Слушай, вчера я дописал эссе и вдруг увидел его в библиотеке. Была полночь, и он не написал ничего, кроме нескольких разрозненных отрывков. Консультация у него сегодня, он трясся от страха. Поэтому я дал ему свое эссе… на время.
— Хотя он стопроцентный, первосортный козел?!
— Мне показалось, так будет правильно, — сказал Джолион.
— То есть тебе стало его жалко? — уточнил Чад.
Джолион еще больше смутился:
— При чем здесь жалость?
— Да ладно… — фыркнул Чад, положил эссе на письменный стол и устроился в кресле рядом с кофейным столиком.
Джолион вырвал из газеты статью о Горбачеве, отложил в сторону и переключился на Чада.
— Хочешь, я приготовлю завтрак? — спросил он.
Чад огляделся по сторонам и заметил тостер и электрический чайник.
— Тост? — спросил он.
— Нет, — ответил Джолион, — настоящий завтрак.
— Ну да, — с сомнением ответил Чад, — валяй!
Джолион широко улыбнулся и включил чайник. Достал из ящика письменного стола два яйца и скатерть. Чад молча следил за тем, как Джолион стелет скатерть на кофейный столик. Скатерть была круглая, из тонкого белого кружева.
— Ты как пьешь чай? — спросил Джолион.
— Как я… что? Как пью чай? Из чего, ты хочешь спросить? Из чашки.
— С молоком? С сахаром? Только не говори, что с лимоном.
— Я в жизни не пил чая, — признался Чад.
Джолион одобрительно кивнул:
— Отлично! Значит, тебе я сделаю как себе: крепкий, без сахара, с капелькой молока. Отлично!
Когда вода закипела, Джолион налил две трети в глазурованный керамический заварочный чайник, который извлек из-под кофейного столика. У электрочайника откинул крышку и половником положил в оставшуюся воду яйца. Закрыл крышку, засек время по часам. Из того же ящика, где были яйца, он достал два толстых куска белого хлеба и засунул их в тостер.
Пока готовился завтрак, Джолион рассказывал Чаду о только что прочитанной книге. Он очень заразительно рассказывал, Чаду тоже захотелось ее прочесть. Джолион снял томик с полки и протянул Чаду.
— Если понравится, оставь себе, — небрежно предложил он. Потом посмотрел на часы и сказал: — Ровно пять минут. — Щипцами он извлек из заварочного чайника два чайных пакетика, накрыл чайник специальным стеганым чехлом с вышитыми яркими колокольчиками и зелеными листьями. Потом включил тостер и продолжал: — Он был алкоголиком. Как и все лучшие американские писатели.
Чад посмотрел на книгу, ему стало стыдно, что он до сих пор не слыхал о Раймонде Карвере. Он прочел текст на задней стороне обложки. Карвера называли одним из величайших представителей американской литературы. И вот вам пожалуйста — он узнает о книге своего соотечественника от англичанина! Чад полистал страницы, прочел содержание. Названия рассказов показались ему простыми, но емкими.
Джолион сидел у чайника и смотрел на часы.
— Девять минут двадцать семь секунд, — провозгласил он и, снова взяв половник, быстро извлек из чайника яйца и положил их в миску для каши. Затем он направился к буфету, открыл дверцу, за ней над маленьким умывальником висело зеркало, не переставая говорить: — Фолкнер, Фитцджералд, Стейнбек. Конечно, Хемингуэй. Хемингуэй был королем среди писателей-пьяниц. — Джолион поставил яйца под холодную воду. — Чивер и Карвер. Трумэн Капоте. — Джолион вынул яйца из воды. Покатал их в миске, чтобы надбить скорлупу, быстро и умело очистил, вначале сняв по полоске из середины, как будто вытаскивал пояс из брюк. — А если взять более ранний период, можно вспомнить Эдгара По и Мелвилла.
Звякнул тостер. Из-за умывальника Джолион достал две мелкие тарелки, довольно старые — глазурь на них потрескалась. Джолион показал их Чаду, как пару фазанов.
— Из чайного сервиза моей бабушки, — пояснил он. — Она умерла год назад. До самой ее смерти я звал ее бабушкой Фред. Фред — это кличка ее пса… — На тарелках был узор: осенние листья. Джолион положил на каждую по тосту, а на них выложил яйца. — Знаешь, что в яйцах самое лучшее? — спросил он. — Не то, что они символ плодородия. Скорлупа похожа на куколку насекомых. Но то, что внутри появляется, — это может оказаться чем угодно, вариантов множество. — Он поднес одну тарелку к носу и с любовью осмотрел содержимое. — Подумать только, на что способно яйцо… Бесчисленное множество вариантов! — Он принялся вертеть тарелку на кончиках пальцев.
— И еще ты забыл сказать: они вкусные, — произнес Чад, но Джолион его как будто не слышал, и Чаду стало неловко.
Под кофейным столиком также хранились самые разные чашки с блюдцами. Джолион достал две чашки и два блюдца, расписанные розами и васильками. На чашках красовались розовые ободки, на блюдцах — розовые каемки. Когда Джолион медленно поставил их на кружевную скатерть стола, чашки еле слышно звякнули о блюдца.
— И еще, конечно, яйца — символ плодородия, — продолжал он. — Знаешь, наутро после секса мне почему-то всегда хочется яиц. Я пожираю их с жадностью… Как тебе кажется, в этом есть что-то тревожное?
— Имеешь в виду — во фрейдистском смысле? — спросил Чад.
— Может быть, — ответил Джолион.
— Наверное, — сказал Чад.
Оба одинаково хохотнули — не разжимая губ.
Джолион забрался на кровать и открыл окно. Снаружи, на карнизе, стоял молочник из того же сервиза, что и чашки. Он поставил кувшин на стол, снял крышечку из фольги и налил в чашки молоко. Потом разлил чай. Носик чайника высовывался из специального отверстия в стеганом чехле.