Дэ склонилась над ним, положила руки ему на колени:
— Прошу тебя, Джолион, послушай Чада. — Ее глаза наполнялись слезами.
Джолион встал. Оказалось, ходить он может, хоть и прихрамывая. Длинный попытался взять его под руку, но Джолион оттолкнул.
— Идите досмотрите матч, — предложил он, махнув в сторону стадиона. — Мне все очень нравилось, только закончилось плохо. А сейчас мне, наверное, лучше уйти. — Он заковылял прочь, но обернулся с задумчивым видом и добавил: — Да, знаешь Дэ, я только что понял… — Дэ вытерла глаза, Джолион мрачно улыбнулся и продолжал: — Только ты способна это остановить. Теперь все действительно зависит от тебя. — Он сунул руку в карман, повернулся и ушел.
LVIII(v).Джолион посмотрел внимательно в зеркало и решил к зубному не ходить. Ему выбили один из нижних коренных, отсутствие его почти незаметно, если не открывать рот слишком широко.
Он положил зуб в стакан с таблетками и зубной щеткой, вилкой и фотографиями. Потом задернул шторы, лег на кровать и закрыл глаза. Завтра первый день Троицына семестра, последнего семестра Чада.
LIX(i).Вчера я потерял Дэ. Завтра прилетает Чад. Очень гармонично.
LIX(ii).Где был распорядок, когда я нуждался в нем? Книга Дэ, вот что важнее всего! А мне не удалось найти для нее места в своей жизни. И распорядок меня предал.
Может, я брал ее книгу с собой на прогулку? Не помню. Где я гулял сегодня? Не помню.
Если я брал книгу с собой, значит, она потерялась. Да нет, она должна по-прежнему находиться в квартире, должна. Никак по-другому.
Я без всякого рвения озираюсь по сторонам. Сколько раз везде искал — и все без толку. Понимаю только одно: мой распорядок разбит, уничтожен, разрушен. Мнемоники разбросаны, жизнь перевернулась. Из общей массы удается выудить только бутылку виски и таблетки, видимо, к ним меня потянуло интуитивно, зазудело под кожей. Как ни смешно, посреди хаоса стоит лоток для льда с таблетками на вечер — он совершенно не пострадал, как будто сохранила заботливая материнская рука. Четыре розовые таблетки, три желтые, три голубые. Я запиваю их виски прямо из горлышка. Отныне я привязан к жизни только моими страстными желаниями.
Моя квартира, жалкий механизм моей жизни, его смехотворные винтики разбросаны и перепутаны.
Занавески задернуты, жалюзи опущены. Отшельник возвращается. Да здравствует отшельник!
LX(i).Третий семестр начался с чьего-то великодушия. Под дверь Джолиону подсунули записку с сообщением: по результатам голосования решено объявить в Игре передышку. Они пропустят один раунд. И, возможно, во время передышки он передумает.
Джолион смял записку, лег на кровать и вдруг разрыдался. По его распухшим щекам и разбитым губам текли теплые слезы облегчения.
Некоторое время он воевал только на одном фронте. Начался новый семестр, он помнил об обещании Марка начать новую стадию. Но в первые дни Троицына семестра ничего нового не происходило. Марк по-прежнему не давал ему спать, хотя спать ему по-настоящему и не хотелось. Выписанные веселым врачом таблетки окутывали Джолиона туманом, дымкой, отдаленно похожей на сон. Постукивание и оглушительная музыка стали просто назойливыми помехами. Вскоре Джолион воспринимал их лишь отдаленными напоминаниями в медленном путешествии через ночь. Днем Джолион иногда представлял себя стоиком, который не боится трудностей, настоящим мужчиной, как Сантьяго в «Старике и море». И из-за того, что этот образ ему очень нравился, он решил не сдаваться, пока не поймет, чем руководствоваться — неподдельным мужеством или просто упрямством.
На четвертый день семестра Джолион снова пошел к врачу. Да, старина, в самом деле, имеются и более сильные средства. Задача проста: нужно подобрать конкретному пациенту нужную комбинацию. Доктор снова выписал ему несколько рецептов. Да, разумеется, дозы тоже можно увеличивать. Волноваться не нужно, в свое время корабль выровняет курс. Еще не время вывешивать белый флаг, старина.
LX(ii).Первый акт четвертой стадии был разыгран на следующий день.
Утром Джолион спустился в душ на первом этаже и увидел два листа на стенде. Помимо очередного выпуска «Маятника Питта», там была фотокопия страницы из дневника Джолиона. Страницы, которую он написал через две недели после поступления в Питт. Марк услужливо снабдил ее заголовком: Выдержки из тайного дневника Джолиона Джонсона № 1.
«Сегодня познакомился с парнем по имени Дориан. Он явно учился в Итоне. Пытается убедить и себя, и всех остальных, что он умен, в отличие от тех, кто просто натаскан, он учит ответы к автомату с викториной в „Черчилле“. Как попугай. И, как попугай, совершенно не понимает смысла сказанного, хотя говорит красиво. По-моему, в Итоне всех в самом деле учат обаянию, и некоторые из итонцев умеют им пользоваться. Но другим такое обаяние совсем не идет. Дориан из числа последних».
Джолион оторвал лист от стены и заглянул в соседнюю душевую, где обнаружил такой же листок. Он сходил в душевые соседних, седьмого и восьмого, подъездов. Понял, что все его усилия тщетны, и вернулся к себе в комнату.
Он гадал, как ему избежать встреч с Дорианом, и щипал себя за переносицу — там образовался настоящий болевой узел. Он пытался вспомнить, о ком еще написал в своем дневнике нелестные отзывы. Боль вспыхивала с новой силой, когда в мозгу Джолиона проносились имена. Он свернулся калачиком на кровати и прижался лбом к прохладной стене.
* * *
LX(iii).На следующий день Джолион перестал ходить на лекции и начал покидать свою комнату только среди ночи. В библиотеке в три часа ночи он копировал дела и статьи, которые ему нужно было прочесть, а потом спешил назад, в постель. В душевую он спускался в четыре утра и все равно каждый день находил на стенде новую страницу.
Выдержки из тайного дневника Джолиона Джонсона № 2.
«Двое самых нелепых персонажей в Питте откликаются на имена Джейми и Ник. Джейми — сын известного кембриджского ученого, но ведет себя как уличный мальчишка из „Оливера Твиста“. Его манера говорить меняется в зависимости от того, с кем он в данный момент общается. Когда он беседует с кем-то из нас, то глотает согласные и говорит нечто вроде „Приятель, в поле довольно забавно“ или „Да пошел ты, дубина“. Он симпатичный, неуверенный в себе и в высшей степени неискренний.
Ник, его закадычный друг, не так тщательно маскирует свой выговор, зато стесняется своей фамилии. На двери его комнаты висит табличка „Н. Ризли“. Но, по подсказке Джейми, я посмотрел на конверт, адресованный ему. Там он назывался „Достопочт. Николас Тауэр Райотзли“. Видимо, Райотзли произносится как Ризли, а он официально носит титул „достопочтенный“, потому что его отец — барон. Между тем у достопочтенного Ника целый выводок подружек, и каждая на шестьдесят или семьдесят баллов выше его по шкале привлекательности. Похоже, они пользуются Джейми как наживкой. Или в курсе о семейном состоянии в двести пятьдесят миллионов фунтов, которое унаследует достопочтенный Ник. Подружки у него не задерживаются, еще ни одна не пробыла с ним дольше недели. Не сомневаюсь, он со всеми обращается достопочтенно».