Наконец папа и дочка (или дедушка и внучка) вышли к гостинице «Красноярск», и там я фотозапечатлел Настю на фоне гигантских ледяных штофов, стаканов, рюмок, еще какой-то буфетной утвари. Было что-то под -30 градусов, потому переходить автостраду, чтобы спуститься к набережной замерзшего Енисея, мы не стали. Мы пошли домой. По дороге купили портвейна и еды. Дома я приготовил в кастрюле курицу. Мы съели ее всю, Настя чуть пригубила свой стакан, а я выпил два или три. Потом мы застелили кровать, улеглись, обнялись, я задрал на ней ночную рубашку, присланную моей мамой, и, как говорят в респектабельных старых романах, «счастливее их не было пары во всей вселенной».
Я понимаю теперь, что жил в раю. Я мог наблюдать, как она, заспанная, ковыляет в ночной рубашечке в туалет, не раскрывая глаз. Как одевается по утрам. Она все натягивала лежа: трусы, колготки, брюки. Когда нам привезли обогреватель, спасибо за это Ирине Мишаневой, в квартире стало гораздо теплее, мы могли теперь укрываться меньшим количеством одеял и не дрожать, одеваясь. Так вот, она одевалась, зацепив трусы за ступни ног, подымала ноги, болтала ими в воздухе и натягивала трусы на свои нежные ножки и все остальное. При этом она могла грязно ругаться, если процедура происходила не так быстро, как она хотела. Она одушевляла предметы и, ударившись о стол или кровать, кричала: «Подлый! Как ты посмел!» — и разражалась инвективами. Еще ребенок, но уже женщина с твердым характером, совершенно особая девчонка. В ней на каждом шагу, во всяком движении и взгляде чувствовалась святость, порой юродивая. Скорее всего, именно такой была Жанна д'Арк. Я познал тьму женщин. Среди них не было подобной.
Вставая, крошечная Настя пила жидкий чай из блюдечка, как старушка. Пила долго и старательно. Первое время жизни со мной она по утрам кушала, но под моим влиянием кушать перестала. Затем из кухни она переходила в комнату, где усаживалась за большой стол, где, обильно кривляясь и разговаривая сама с собой, принималась за два рода деятельности. Или читала здоровенного формата том Фоменко/Носовского «Новая хронология Руси, Англии и Рима», или старательно писала. Написала она тогда несколько тетрадок, но результата мне так и не показала, я так и не увидел. Она сидела так, что сзади видна была ее тоненькая шейка, с затылка спускалась тонюсенькая длинная косичка. Блондиночку мою я стриг несколько раз под ноль, только эту косичку оставлял.
Мы воссоединялись обычно часам к трем. Разговаривали, развлекались, я готовил еду. Она кокетничала. Серо-голубые круглые глазки, любопытный нос, румянец… Завтра мой адвокат Сергей Беляк поведет ее на пресс-конференцию, где она будет выступать как «гражданская жена Эдуарда Лимонова», вместе с Беляком и Генрихом Падвой. Они будут представлять мою книгу «Охота на Быкова», ту самую, которую я писал в ее присутствии на берегах Енисея.
Ей 19 лет, и ей очень нелегко. Она — самая юная соломенная вдова русской литературы. Ее man, похожий на испанского гранда и капитана Немо, сидит в тюрьме.
Туда надо было ехать на автобусе, а затем пройти мимо расположения строительного батальона. В 1997 году этот неуклюжий батальон за жидким забором был единственным защитником города Георгиевска от врагов. Кажется, это место называлось «Чайка», среди грязных ручьев и утопающей в грязи гниющей зелени в нелепых позах, помню, застыли, пока мы мимо них шли, солдаты части. Они все там были при деле, шли куда-то, копали что-то. Жидким забором я назвал вот что: там были через лес изгороди, какие сооружают крестьяне, чтоб не убежали лошади, в другом месте натянута была колючая проволока, — все годилось, чтоб не разбежались солдаты. За неделю до этого я сумел проникнуть в доблестную воинскую часть. Ведь я был кандидатом в депутаты Госдумы на довыборах в Георгиевском округе. Там, внутри части, я нашел то же, что и снаружи: жару, лень, солдат, из которых прет половая и агрессивная энергия, и офицеров, которые поставлены, чтобы эту энергию охранять.
Мы шли на самом деле купаться. Впереди — Сашка Титков, руководитель нашей партийной организации в г. Георгиевске, тощий парень, за ним Алексей Цветков — ответственный секретарь газеты «Лимонка», я, Мишка Хорс — мой охранник, и местный парень — разнорабочий Николай. Хорс и Цветков приехали со мной из Москвы. Дело в том, что некоторое время назад мирно отдал концы после тяжелой и продолжительной депутат Госдумы по Георгиевскому округу Ставрополья, председатель колхоза, фамилию его я запамятовал. 15 сентября были назначены довыборы. Потому 13 сентября, в день, когда была запрещена агитация, я решил, что наконец-то мы можем позволить себе искупаться, после семи недель пахоты. Впервые я приехал в эту оригинальную местность еще в июле. Затем вернулся на короткое время в Москву, чтобы получить вторую часть аванса за книгу (это был трехтомник в издательстве «Вагриус», если не ошибаюсь), и тотчас возвратился в адские земли. Я потерял на этих выборах девку, и какую отличную, — речь идет о Лизе. Но если вы думаете, что я жалею, то вовсе нет! Девки приходят все лучше, а кончится это тем, что вечно будет целовать та, что с бриллиантовыми зубами и лебяжьими ляжками — Смерть!
«Оригинальной» же местность Георгиевского округа названа мною потому, что к северу от этого восточного куска Ставропольского края лежит степная и солончаковая Калмыкия, с востока граничит с ней беспокойный Дагестан, а с юго-востока — невыносимая Чечня. Тогда, в 1997 году, граница с нею шла по Курскому району, по степной пустыне у станицы Галюгаевской, и представляла она из себя полузасыпанную траншею в песчаной почве, шириной в два метра, глубиной в 1,2 метра. Чечены постоянно угоняли скот и кого-то умыкали оттуда, часто просто трактористов. Если же дополнить географическую справку упоминанием о том, что далее к югу и юго-западу граничат с Георгиевским округом Осетия и Кабардино-Балкария, то понятно, что это за территория. В Кабардино-Балкарию я заехал по ошибке в конце августа на тридцать километров. Мрачно там. Если добавить, что к моему округу был приписан и город Буденовск, то последняя точка над i поставлена.
Впрочем, последние точки продолжают ставиться. В тюрьме за 16 часов бодрствования нас кормят следующим радиоменю: 8 часов «Русского радио», часа три утром «Эхо Москвы», от 3-х до 5-ти часов «Европа-плюс» и пара часов «Маяка» вечером. Но даже в скудное в основном меню входят новости, иногда это новости из «моего» бывшего округа. Я услышал дней пять назад, что в Нефтекумске взят чеченский полевой командир. (Хотя я русский националист, я ему сочувствую. Ибо я сижу в руках «своих» пленным.) Нефтекумск я отлично помню, он был в моем округе. Там есть две бетонные головы, вырастающие из пустыни. Две гигантские головы русского и калмыка. Сюрреалистическое зрелище! Сооруженный при советской власти в песках, без советской власти Нефтекумск поглощается песками. В том городе я выступал перед избирателями: командирами мотострелкового полка. Нефтекумск уже по-дагестански горяч. Там дует горячий ветер. Там здорово такому человеку, как я, то есть любителю баранины и Корана. Там отлично растут сорта сухого скороспелого винограда…
Мы тогда спешно прошли мимо «Чайки», пересекли жидкий лес, нашли асфальтовую дорогу и пошли по ней влево. Через километр мы пересекли мутный поток по средней херовости мосту, свернули от моста направо и вышли к узкой оконечности длинного озера. Другой его край даже не был виден. Титков, бросив пластиковый мешок на пляж, сообщил, что озеро купил местный бизнесмен. В это самое время над нами пролетела большая… не то цапля, не то гусь, а скорее всего, еще большая птица, и босыми красными ногами чуть не мазнула нас по лицу. Запомнились резко эти вытянутые красные диснейлендовские ноги. Гуся? Цапля, кажется, это была. Мы легли на песке.