– Куда этого ведешь? – грозно спросил помощник, глядя в глаза Варфоломею.
– На волю, ваше благородие, – ответил конвойный. – У них, это, срок вышел.
– У них , – усмехнулся прямо в лицо Стояну помощник, – срок выйдет году в тридцатом. Ежели, конечно, они доживут. А ну, веди его назад.
– …Все едино сбегу, – заявил Стоян начальнику тюрьмы, к коему его привел помощник.
– Хорошо, – спокойно кивнул начальник и ласково посмотрел на неугомонного арестанта. – Но есть одно местечко, откуда ты не сбежишь. И мы туда тебя скоро определим.
– Я откуда хошь сбегу, – буркнул Стоян.
– Ну, оттуда вряд ли, – усмехнулся начальник и душевно улыбнулся…
Савелий вложил в папку книжицу и газетные вырезки в прежнем порядке и завязал тесемки. Собственно, разговор Стояна с помощником и начальником тюрьмы додумал он сам. Последняя газетная вырезка гласила, что Варфоломей Стоян, находясь в Ярославской тюрьме, едва не совершил побег под личиной освобождающегося арестанта, но был узнан и задержан помощником начальника тюрьмы. И все. Однако, сопоставив газетную информацию и разговор с жандармским подполковником, у Савелия и родилось такое образное окончание истории похождений церковного вора Варфоломея Стояна. Из Шлиссельбургской центральной тюрьмы – Савелий это слышал от многих королей и мазов с Хитровки – сбежать было решительно невозможно.
* * *
Этот вечер, четвертый на «Ниагаре», был посвящен картам. Колобок, снова пытавшийся организовать для пассажиров первого класса, обновившихся к этому времени более чем на треть, выступление магика и иллюзиониста Гарольдо Гарольдини с его очаровательной ассистенткой, вернулся с нижней палубы ни с чем. Великий и непревзойденный Гарольдини наотрез отказался от выступления, несмотря на обещанные вначале триста пятьдесят, а затем и четыреста рублей, а рыжая красотка Карменцита даже не пожелала говорить с бывшим депутатом Государственной думы и демонстративно уперлась взглядом в раскрытый иллюминатор.
Играли в банк.
Метать, по жребию, выпало здоровенному купчине, плывшему до Нижнего Новгорода на Макарьевскую ярмарку. Договорились играть по красненькой, и дело пошло. Понтеров было шестеро; ни подполковник Прогнаевский, ни Савелий не играли. Михаил Васильевич не сел за карточный стол потому, что принципиально никогда не играл на деньги, а Савелий просто не любил эту слишком простую игру, где не было места ни расчету, ни стратегии и где всецело распоряжался его величество случай. Они даже не хотели быть зрителями и вышли на палубу, чтобы не слышать этих нервически-возбужденных голосов:
– Ваша тройка убита…
– Валет выиграл!
– Я удваиваю ставку…
– Этого не может быть, но плие, господа!
Солнце уже село, однако было еще довольно светло. Мерно работала в трюме бельгийская машина; вода за бортом как бы сама собой расступалась перед пароходом, образуя за кормой шипящую пенистую дорожку.
– А мы хорошо идем, – сказал, чтобы нарушить повисшее неловкое молчание, Прогнаевский.
– Плыть по течению всегда получается быстрее, – в свою очередь, откликнулся Савелий.
– Вы едете до Казани? – спросил подполковник, не отрывая взгляда от воды.
– Да, – коротко ответил Родионов.
– А вы бывали в ней?
– Приходилось, – осторожно ответил Савелий.
– И где вы намерены остановиться? – продолжал любопытствовать подполковник.
– Мы еще не решили. А вы?
– Как всегда, в нумерах «Волга», на Малой Лядской.
– Будете искать икону у той купчихи, про которую говорили?
– Был сигнал, надо проверить. Вы не представляете, сколько было писем и заявлений о якобы местонахождении похищенной иконы, когда за помощь по ее розыску была обещана награда! Сначала одна монашка принесла мне анонимное письмо на адрес Казанского Богородицкого монастыря, в котором говорилось, что украденная чудотворная икона находится в Петербурге. Назывался даже точный адрес: Петербургская сторона, улица такая-то, дом такой-то. Я поехал в Питер, у меня в кармане лежала фотографическая карточка настоящей иконы. Приехал, нашел улицу, дом. Но иконы там не оказалось. «Где икона?» – спрашиваю. «В Мариновке, в новой церкви», – отвечают. Поехал в Мариновку. Действительно, церковь там поставлена новая. Небольшая, но ладная. Выстроена по всем правилам нынешней церковной архитектуры: аспиды, филенки, лепной декор. Зашел. Внутри уютно, тепло. В центре иконостаса в золотой ризе действительно – образ Божией Матери. Да не тот. И доска у этого больше, чем была у похищенной, и письмо светлее, да и не греческое вовсе. Мне ведь, – совсем невесело усмехнулся Прогнаевский, – пришлось по иконному письму даже специалистом стать. Ну, развернулся и поехал обратно в Казань. А в Управлении – кипа писем и заявлений типа: «На Арском кладбище возле нового склепа профессора-сифилисолога Ге схрон под заброшенной могилой, а в нем – чудотворная…» А то и почище… И все это, хочешь не хочешь, надо проверить, отреагировать, скажем так, на сигнал.
– Не сахар, надо сказать, у вас работа, – заметил Савелий.
– Да нет, я уже попривык как-то. Все лучше, чем бумажки с места на место перекладывать. А вы в Казань по какой надобности?
– Даже затрудняюсь вам ответить, – пожал плечами Савелий. – Так, небольшое свадебное путешествие.
* * *
Обвенчаться Савелий с Лизой собирались еще шесть лет назад. Вернее, собиралась Лизавета, желавшая семейного уюта, спокойной, размеренной жизни и мечтавшая о детях. Как минимум двух: дочери и сыне.
– Я ведь уже не девочка, Савелий, – говорила она, заглядывая ему в глаза. – Я знаю, ты любишь меня, но мне, как любой бабе, нужна определенность. Кто я тебе: подруга, любовница, жена?
– И то, и другое, и третье, – терпеливо отвечал Савелий, считая, что Лизаветой овладел очередной бабий каприз. – Разве нам с тобой плохо?
– Нам хорошо. Но я устала от этой неопределенности. От постоянного ожидания твоего ареста. От этой твоей «работы».
– Эта, как ты называешь, моя работа дает нам средства к существованию. Весьма не бедного, надо сказать.
– Вот именно. Деньги у нас есть, есть золото, камушки, жемчуг. Почему бы тебе не остановиться на этом? Ты богат, ты победил. Ты победил их всех с их департаментами, управами, прокурорами, сыщиками и филерами. Что тебе еще надо?
Она волновалась и курила одну папиросу за другой.
– Ты много куришь, мне это не нравится, – сдержанно заметил Савелий. – И тебе это не идет.
Елизавета нервически потушила папиросу и продолжала все тем же взволнованным голосом:
– Мы можем где угодно купить дом, усадьбу, имение и просто жить, красиво и беззаботно. А хочешь, давай вернемся в Париж. Кажется, он тебе понравился.
Она замолчала и выжидающе посмотрела на него.