Топтуны, видя, что ничего не происходит, расслаблялись, теряли бдительность и нюх, и случалось, что во время своих дневных променадов фигурант несколько раз исчезал из поля зрения филеров, но всегда обнаруживался позже в Черноозерском саду, беспечно сидящим на скамеечке. Посему о таком маленьком своем конфузе филеры в своих рапортах умалчивали и, конечно, не знали о том, что, оторвавшись от них, фигурант шел к Государственному банку и тщательнейшим образом изучал все подходы к нему. Он осмотрел все ближайшие к банку проходные дворы на случай всяких непредвиденных обстоятельств, узнал распорядок дня в банке и лица служащих, живших в здании банка на казенных квартирах. Вечерами, когда у них с Лизаветой не намечалось никаких выходов, Савелий был задумчив, ходил из угла в угол, потирая мелкой шкуркой подушечки пальцев, и на вопросы Лизы отвечал неохотно и односложно.
– Может, тебе оставить всю эту затею? – осторожно спросила как-то Лиза в один из таких вечеров.
– Нет, – коротко ответил Савелий, продолжая дефилировать по комнате.
– Ну что ты сможешь сделать, если они следят за каждым твоим шагом?
– Придумаю что-нибудь.
– Что?
Савелий вдруг встал как вкопанный посреди комнаты.
– А может, это хорошо!
– Что хорошо?
– Что они ходят за мной.
– Что же тут хорошего?
Савелий посмотрел на Лизу и театрально поднял кверху указательный палец.
– А то, что я могу вывести их на ложный след.
* * *
Через несколько дней Савинский телефонировал Алексею Ивановичу.
– Полицмейстер Васильев слушает.
– Это Савинский. Здравия желаю, ваше высокородие.
– Ну-ну, ты меня еще «превосходительством» повеличай, – буркнул полицмейстер.
– А что, чай, и этот чин не за горами, – отозвался со смешком сыскарь.
– У тебя дело ко мне или просто поболтать решил со скуки? Ежели это так, то мне скучать, в отличие от вас, господин Савинский, некогда, – отозвался в раствор переговорной трубки Васильев.
– Ладно, не бурчи. – Николай Иванович выдержал небольшую паузу. – Он проявился!
– Медвежатник наш? Не может быть!
– Может, – возбужденно выдохнул в трубку Савинский. – Несколько раз он пытался уйти от слежки, после чего его видели возле Купеческого банка.
– Значит, Купеческий?
– Похоже, Алексей Иванович.
– Я дам указание усилить охрану банка.
– Нет, не надо, – возразил ему Савинский. – Спугнем.
– Насколько мне известно, этого Родионова подобные меры никогда не останавливали, – в свою очередь, возразил Савинскому Васильев.
– Судя по материалам, что вы мне дали, Алексей Иванович, в последнее время он как раз стал осторожничать, – продолжал настаивать на своем Савинский.
– Что ты предлагаешь? – начал сдаваться Васильев.
– Оставить все как есть, – заявил ему Николай Иванович. – Мы ведь хотим взять его с поличным, не забыл?
– Но смотри, глаз не спускай с банка.
– Само собой, Алексей Иванович. Сработаем все по принципу мышеловки: вор хватает сладкую наживку, а в это время мы его хлоп! Попался, голубчик. А ну-ка, будьте добры ваши умелые ручки в наши ковы…
– Ладно, делай, как задумал, – согласился с доводами сыскаря Васильев. – А ты что, телефон себе наконец провел?
– Нет.
– А откуда звонишь?
– Ну, Алексей Иванович…
– От мадамы своей? Вот что, Николай Иванович, даю тебе сроку две недели, и чтобы телефон в твоей конторе был проведен.
– Слушаюсь, ваше превосходительство.
– Чтобы провел! – крикнул в трубку Васильев.
– Алексей Иванович, вот возьмем этого медвежатника, и проведу. Ей-богу, ваше высокопреосвященство!
* * *
– Они подумают, что я буду брать Купеческий банк, – потирая шкуркой подушечки пальцев, дабы истончить кожу и сделать предельно чувствительными подходящие к пальцам нервические окончания, усмехнулся Савелий, – и устроят мне там ловушку. Но меня там не будет. Хотя, вероятно, шумнуть в этом банке все же придется. Впрочем, все это еще не проблемы.
– А что проблемы? – нахмурила матовый лобик Лиза.
– Их две, дорогуша, – вновь заходил по комнате Савелий. – Первая: как раздобыть план здания банка и схему сигнализации. И второе: как вывезти корону из города.
– Ну, первую проблему я могу помочь тебе решить, – улыбнулась Елизавета. – Устроюсь на службу в банк и все разузнаю. Надо только сделать парочку фальшивых рекомендательных писем, очень чисто, чтоб комар носу не подточил, ведь это все же Государственный банк.
– Ты хочешь вспомнить прошлое? – с благодарностью посмотрел на нее Савелий.
– А что? Помнится, у меня неплохо получалось. Национальный банк в Москве тоже был учреждением серьезным, но я же справилась!
– Да, помню. Ты устроилась туда уборщицей.
– Технический работник, так называлась моя должность, – поправила Савелия Лизавета. – Кстати, это по твоей воле я, потомственная дворянка, целый месяц махала ведром и половой тряпкой. Зато все разузнала. Не хочешь повторить это здесь?
– Нет, не хочу, – серьезно ответил Савелий. – За нами здесь всюду «хвост», и даже малейшее внимание кого-либо из нас к Государственному банку может испортить все дело.
– А как тогда быть? Может, мне охмурить кого-нибудь из служащих?
– Этого тоже нельзя делать, – посмотрел на нее Савелий. – Легавые догадаются, что твой интерес к какому-нибудь начальнику экономического отдела банка напрямую связан с интересом к самому банку. Ведь ты – моя жена. А кроме того, я всегда испытывал перед тобой вину, когда тебе приходилось изображать из себя кокетку.
– Тебе было стыдно?
– Да.
– За меня или за себя? – пытливо глянула на мужа Лизавета.
– Скорее за себя, – ответил Савелий. – И я не хочу больше никогда использовать этот прием.
– Милый, – обняла Савелия Лиза. – Я так люблю тебя.
Он нежно поцеловал ее в античное ушко, потом в щечку, шею, губы. Его руки заскользили по ее бедрам, приподнимая подол газового пеньюара, и легли на две упругие ягодицы, прячущиеся под тонким шелком люстриновых кружевных штанишек. Лиза, глядя на Савелия широко раскрытыми глазами, в которых была бездна желания и страсти, прижалась к нему так, будто хотела войти в него и раствориться вся без остатка.
– Милый, милый мой…
Он почувствовал, как шелковистый локон скользнул по руке и теплые, мягкие губы прижались к его запястью. Этого Савелий вынести уже не мог. Он опрокинул Лизавету на диван, подмял под себя и, чувствуя, что волна желания скоро накроет его с головой, почти с болью оторвался от ее губ и напряженно взглянул в родные, изумрудного цвета глаза.