«Скучаю по тебе, люблю тебя. Вэлери».
Эндрю растянулся на кровати, поставил локомотивчик на подушку рядом со своей и так, глядя на него, уснул.
* * *
Он проснулся уже днем от стука в дверь. К нему пришел Альберто.
— Я думал, вы из своего бара ни ногой.
— По особым случаям я нарушаю это правило, — ответил Альберто. — Надевай пиджак, я угощу тебя обедом.
Машина Альберто вызвала у Эндрю улыбку: это был автомобиль японской модели, а не давешний «пежо»-универсал.
— Я последовал твоему совету, — объяснил Альберто. — Та машина и так уже намотала более двухсот тысяч километров, пора было ее заменить.
— Полагаю, цель вашего визита — не похвастаться новой машиной?
— Я ее просто одолжил, чтобы приехать к тебе с извинениями.
— Я вас слушаю.
— Мне искренне жаль, что все так случилось, я совершенно этого не хотел и тем более никому не желал смерти.
— А ведь я вас предупреждал…
— Это внушает мне еще более горькое чувство вины. Тебе надо покинуть Аргентину, прежде чем до тебя доберется полиция. Марисе я велел отсидеться в укромном месте, пока все не утихнет.
— Она согласилась?
— Нет, потому что не хочет потерять работу. Когда понадобится ее спрятать, я напишу ее тетке, пусть вмешается. Ее она послушается. Ты — другое дело, ты иностранец, устроить вам побег из страны будет труднее. Хватит рисковать, я и так уже причинил всем немало неудобств.
Альберто притормозил перед книжным магазином.
— Я думал, нас ждет обед.
— Ждет-ждет, внутри есть ресторанчик, принадлежащий моему приятелю, там мы сможем спокойно потолковать.
Книжный магазин Эндрю понравился: длинный коридор со шкафами, забитыми книгами. Коридор выходил во внутренний дворик с несколькими столиками. Хозяин кормил только завсегдатаев. Альберто поприветствовал друга и усадил Эндрю напротив себя.
— Знаешь, почему мы с Луизой расстались? Потому что я трус, сеньор Стилмен. Это я виноват, что наш сын… пропал. При диктатуре я был активистом сопротивления. Никакого геройства, просто участвовал в подпольном издании оппозиционной газеты. Средств у нас было всего ничего — только наше рвение да старенький ротапринт. Не бог весть что, но у нас было ощущение, что мы сопротивляемся в меру сил. В конце концов военные некоторых из нас выследили, схватили, подвергли пыткам. Потом арестованные исчезли. Но так и не заговорили.
— Вы помните беднягу по имени Рафаэль? — спросил Эндрю.
Прежде чем ответить, Альберто долго сверлил его взглядом.
— Возможно. Всех не упомнить, все-таки сорок лет прошло, да и не все мы были друг с другом знакомы.
— Его жену звали Исабель.
— Говорю же, не помню! — сердито воскликнул Альберто. — Я сделал все, чтобы забыть, — продолжал он, успокоившись. — Моего сына Мануэля похитили вскоре после облав, в которые угодили многие из наших. Он не имел ко всему этому никакого отношения, учился на факультете механики, только и всего. Через него Фебрес думал добраться до меня. Так, во всяком случае, считает Луиза. Фебрес ждал, наверное, что я приползу к нему просить за Мануэля. Но он просчитался.
— Вы не стали спасать сына?
— Я хотел спасти других товарищей. Я знал, что на второй же пытке сломаюсь. И потом, он бы все равно не выпустил Мануэля. Они никого не выпускали. Но Луиза так мне этого и не простила.
— Она знала про газету.
— Она писала большую часть статей.
Альберто молча достал из бумажника пожелтевшую фотографию юноши и показал ее Эндрю.
— Луиза — мать, у которой украли ребенка.
Для нее весь мир в этом виноват. Посмотрите, каким красивым парнем был наш Мануэль. Смелый, благородный и такой веселый! Больше всего на свете он любил мать. Я уверен, что он не заговорил, чтобы ее защитить. Он знал, каковы ее взгляды. Видел бы ты их вместе… Со мной он был не настолько близок, но я его любил больше всего на свете, пусть и не всегда умел это выразить. Я бы дорого заплатил, чтобы увидеть его хотя бы еще разок… Тогда я бы сказал ему, как я им горжусь, какое это счастье — быть его отцом, как тяжело я переживаю его гибель. В тот день, когда его увезли, моя жизнь остановилась. Луиза выплакала все слезы, а я по-прежнему плачу всякий раз, когда встречаю на улице юношу его возраста. Бывает, иду за таким парнем в надежде, что он обернется и назовет меня папой… От горя недолго спятить, сеньор Стилмен. Сегодня мне ясно, что вчера я совершил ошибку. Мануэль никогда не вернется. Я выкопал во дворе нашего дома яму и зарыл в ней его вещи — школьные тетрадки, карандаши, книжки, постельное белье, на котором он спал в свою последнюю ночь. Каждое воскресенье я жду, пока в окнах Луизы погаснет свет, и сажусь под старое палисандровое дерево. Я знаю, жена прячется за занавесками и следит за мной, знаю, она тоже молится. Может, даже хорошо, что мы не видели его тело.
Эндрю положил ладонь на руку Альберто. Тот поднял голову и горько улыбнулся.
— Возможно, я не выгляжу на свой возраст, но через год мне стукнет восемьдесят. Я жду встречи с сыном после смерти. Мне кажется, что такая долгая жизнь дана мне в наказание.
— Мне очень жаль, Альберто.
— А мне?! Это я виноват, что Ортис легко отделается. Он выздоровеет и продолжит жить как ни в чем не бывало. А ведь мы были так близки к цели!
— Вы позволите мне попользоваться вашей машиной до завтрашнего вечера?
— Она не моя, а моего приятеля, но я не могу тебе отказать. Куда поедешь?
— Об этом потом.
— Отвези меня в бар и поезжай куда хочешь.
— Где мне сейчас найти Марису?
— Думаю, она дома. По ночам работает, днем спит — ну и жизнь!
Эндрю положил перед Альберто свой блокнот и ручку:
— Напишите ее адрес, только не предупреждайте ее о моем приезде.
Альберто угрюмо посмотрел на него.
— Я вам доверял, теперь вы доверьтесь мне, — тихо проговорил Эндрю.
* * *
Эндрю подвез Альберто и, следуя его инструкции, отыскал жилище Марисы.
Он поднялся на третий этаж домика на улице Малабиа в квартале Палермо-Вьехо. Удивленная Мариса открыла ему дверь полуголая, обмотанная полотенцем.
— Черт, тебе чего? Я ждала подругу.
— Позвонишь и скажешь, чтобы не приходила, потом оденешься. Или действуй в обратном порядке, дело твое.
— Один раз переспать — еще не повод, чтобы мне приказывать!
— Дело не в этом.
— Я отменю визит подруги, и мы можем никуда не ходить, если хочешь. — Она сбросила на пол полотенце.
Она была сейчас еще соблазнительнее, чем той ночью. Но он нагнулся за полотенцем и обвязал им бедра Марисы.