— Я пойду, найду босса. Нужно разобраться! — сказал Мэтью и встал.
Заглянул в сумку опять. Под книгами лежали папки с несколькими рукописями. Над одной я намеревался работать в Нью-Йорке. Гад вынул мои папки и раскрыл одну из них.
— Что это?
— Манускрипт.
— Чей?
— Разумеется, мой.
— Ральф, он должен платить пошлину за манускрипт? — спросил палач у напарника…
У меня, побывавшего во всех основных полициях мира, привыкшего к унижениям, все же перехватило дыхание от этой чудовищной мерзости, сказанной представителем угнетенного меньшинства.
— Пошлину за манускрипт! You are crazy, man! [82]
— Заткнись! — прорычал Мэтью. — Писатель!
— Take it easy, Мэтью! Легче! — попросил Ральф.
— А что… Он живет по Европам, гоняет туда-сюда, делает свои деньги, почему он не должен платить? — ненависть плебея прозвучала в его словах.
— Послушай, мэн, — сказал я ему. — Я живу на деньги от литературы только два года и живу очень хуево. До этого я двадцать лет вкалывал разнорабочим! Понял? Денег я делаю во много раз меньше, чем делаешь ты, шаря в чужих чемоданах. Ты насмотрелся дешевого ТиВи, где писатели — все сплошь авторы бестселлеров. Ты богаче меня, опомнись!
— Хэ, у него нет мани, а? На руке золотые часы! — Мэтью схватил меня за кисть руки и вывернул ее.
«Еще немного, — подумал я, — и черная сука начнет меня пытать. Руки он мне уже выкручивает».
— Часы не американские. Он не любит американскую продукцию!
— Эй, опомнись, — как можно спокойнее сказал я. — Часы не золотые, но позолоченные, очень дряхлые и отстают на пять минут в сутки.
— Ну-ка, сними часы! — приказал он.
Я снял часы. Марка «Эно» — мне их отдал все тот же Димитрий, когда остановились мои электронные. Гад приблизил часы к глазам, перевернул их. Даже близорукий без очков мог рассмотреть обильно поцарапанное стекло и истертый корпус. «Кретин. И дети его будут кретинами! — подумал я. — Что ему от меня нужно? Классовая, а не расовая ненависть, очевидно. Не прет же он на своего напарника, тоже белого. Он прет на мой белый пиджак, это точно. Он не понимает, что можно носить один и тот же белый пиджак пять лет и выглядеть празднично, а не мешком дерьма, как он. Я занимаюсь гантельной гимнастикой и сам раз в неделю стригу себя. Вот я и выгляжу ухоженным, богаче, чем я есть…»
— Между прочим, — сказал я, — по данным журнала «Ньюсуик» средний заработок американского писателя 4700 долларов в год.
— Всего! — пятнистое лицо Ральфа озарилось приятной улыбкой. Очевидно, он мысленно сравнил 4700 со своими 20 или 25 тысячами и обрадовался, как ему хорошо живется.
— Я пойду, найду босса, узнаю насчет манускриптов! — Подлец Мэтью, держа мои часы в кулаке, прихватил со стола реэнтрипермит и грин-кард и вышел.
— Почему он такой злобный? — спросил я Ральфа. — Что я ему сделал?
— Не обращай внимания, — сказал Ральф и сел массивной задницей на край стола. — Он такой родился.
— И что теперь будет? Первый раз я влип в такую историю.
— Тебе придется заплатить пошлину.
— Сколько?
— Не знаю. Мы подсчитаем. Долларов триста или четыреста.
— У меня с собой только две тысячи франков.
Ральф пожал плечами.
— Не нужно было покупать все эти тряпки.
— Но это не мои тряпки, клянусь… У выхода из таможенного зала меня ждет человек, которому я привез чемодан.
— Так пусть он и заплатит пошлину, — разумно предложил Ральф. — Ты думаешь, он все еще ждет тебя?
— Ох! Надеюсь. Я его никогда в жизни не видел, но он должен меня узнать.
— ОК, — сказал добрый Ральф и снял задницу со стола. — Я выведу тебя, и ты ему скажешь, чтобы он заплатил. Если не оплатишь пошлину, придется тебе сидеть здесь. Пошли?
Мы прошли по коридору и вышли в зал.
— Этот со мной! — бросил Ральф черной даме с необъятными бедрами, затянутой, как сарделька, в шоколадного цвета униформу, на бедре у дамы болтался револьвер.
Двери раздвинулись, и я увидел предбанник Нью-Йорка, наполненный обычной нью-йоркской карнавальной толпой. Зловещие и смешные персонажи страны победившей демократии пялили свои очи на нас с Ральфом, и всякому из персонажей было ясно, что я арестованный, а Ральф — тюремщик. За металлическими заграждениями, как в зоопарке, нью-йоркские звери глядели на нас с любопытством.
— Эдвард! — Я увидел не Валерия («Мой друг Валерий будет ждать тебя в аэропорту», — сказал Димитрий), но меня окликнул человек, которого я знал в лицо.
— Мишка! Что ты тут делаешь?
— Мы ждем тебя! — сказал носатый и коротконогий Мишка в шортах.
«Мы» — относилось к коренастенькому, худому, нездорового вида человечку рядом с ним.
— Это вы Валерий? — спросил я нездорового.
За спиною дышал Ральф.
— Да, это я, — признался он. — Что случилось? Тебя замели?
— Ой, да! И по вине ваших друзей. На хуй было грузить в чемодан говно в упаковках. Теперь сами и расхлебывайте. Придется платить пошлину.
— Это он! — сказал я Ральфу. — Человек, которому я вез чемодан.
— Тебе придется заплатить за приятеля, парень! — сказал Ральф. Мне показалось, что в голосе его прозвучало удовлетворение. Может быть тем, что я не соврал и владелец блядского чемодана отыскался. — Хочешь зайти с нами и заплатить? — спросил он.
— Да, — пробормотал нездоровый Валерий и стал протискиваться между заграждениями.
Когда мы вернулись в камеру пыток, там уже находились Мэтью и небольшого роста лысый персонаж, похожий на директора почты. У меня не было никаких оснований окрестить его так, я никогда в моей жизни не видел ни единого директора почты, но сомнений у меня не было тоже. Почтовый директор сидел на краю стола, там же, где до этого сидел Ральф. «Почему они все время стараются пристроить куда-нибудь свои жопы?» — подумал я. Директор напоминал мускулистый кусок мяса, в то время как Ральф и Мэтью напоминали пухлые и бесформенные куски.
— Босс! — сказал Мэтью, перелистывая асфальтовыми пальцами мою рукопись, — манускрипты ведь облагаются пошлиной? — В голосе его прозвучала надежда.
— Нет, — сказал босс. — Манускрипт — его собственность.
Бедный негр Мэтью. Он захлопнул мою папку и растерянно отодвинул ее. В руках у босса, как карты, были зажаты моя грин-кард и реэнтри пермит. Он несколько раз взглянул в мои документы, потом на меня.
— Почему вы не декларировали вещи, которые везете?