Подождав, пока Макарцев с гостем рассядутся за столы, Анна ушла в свою комнату. Накануне вечером, оставшись одна, она сумела поменять настоящие процентные бумаги на фальшивые и, уложив их в два неприметных черных чемодана, спрятала в шкафу, завалив их вещами. Теперь оставалось дождаться подобающего случая, чтобы незаметно удалиться.
Выглянув в окно, она рассмотрела закрытый экипаж, в котором должен поджидать ее Серж. В двадцати метрах от лихача стоял газетчик и, поглядывая по сторонам, лениво предлагал прессу прохожим.
Странная получается картина. Такое впечатление, что власти озаботились благосостоянием отдельно взятого переулка, и на ближайшие часы он превратился едва ли не в одно из главных мест в городе, и теперь в нем, кроме свежих сдоб, можно было прикупить и свежие газеты.
В какой-то момент Анне стало страшно. Происходящее напоминало хорошо организованную западню. Стоит только выйти на улицу, как к ней со всех сторон, позабыв про пирожки с капустой, бросятся переодетые полицейские.
Одевшись в неброское платье, она подошла к зеркалу. То, что нужно! Серое, вышедшее из моды. Ну такому наряду даже пытливому взгляду полицейского не за что зацепиться.
Приоткрыв дверь, Анна увидела, что мужчины по-прежнему беспечно сидят за столом и, не пропуская ни одну из бумаг, проверяют ее на добротность. Если так пойдет и дальше, то им еще сидеть часа три, прежде чем удастся докопаться до фальшивых билетов.
Неожиданно миллионщик поднялся и, сославшись на то, что кучер уедет без его дозволения, подошел к окну и стал делать ему какие-то знаки, давая понять, чтобы тот дождался его непременно, после чего, удовлетворенный, вернулся на место.
Окружающее пространство каким-то неведомым образом деформировалось. Внешне как будто бы ничего не изменилось. Предметы продолжали оставаться на своих местах, они не поменяли своего цвета, не ощущалось запаха. И в то же время в комнате произошли какие-то невидимые перемены, которые нельзя было увидеть, можно было только прочувствовать. Достаточно было только взмахнуть рукой, и воздух, подобно камертону, зазвенит предостерегающими нотами.
Самое время, чтобы уходить. Иначе может быть поздно. Сославшись на то, что нужен кофе, Анна прошла в свою комнату, достала чемоданы и вышла в коридор. Закрыла входную дверь. Услышала, как снизу поднимается несколько торопливых ног. Стараясь не привлекать к себе внимание, Анна поднялась этажом выше и замерла на лестничной площадке. Вжавшись в стену, продолжала наблюдать за дверью.
– Не шумите, господа, не шумите, – увещевал подошедших мужчин крепкий дядька с усами, в котором Анна узнала дворника с соседнего двора. Только сейчас он был в строгом костюме и без привычной медной бляхи на груди.
Выстроившись гуськом, с револьверами в руках, они прошли в распахнутую дверь, и тотчас из глубины комнаты раздались угрожающие крики:
– Всем оставаться на местах! Полиция!
Послышался грохот опрокидываемой мебели, а потом прозвучал истошный вопль, в котором Анна без труда узнала голос миллионщика.
«И этому досталось!» – не без злорадства подумала женщина.
Выждав несколько минут и убедившись в том, что лестница оставалась свободной, Анна подхватила чемоданы и уверенно стала спускаться вниз.
Едва Анна выскочила из подъезда, как к ней подъехал извозчик. В глубине коляски она рассмотрела Сержа, призывно махнувшего ей рукой. Залезая в экипаж, она увидела в окне квартиры немолодого человека в синем сюртуке, который подавал знаки мужчинам, стоящим на противоположной стороне улицы. Наклонившись вперед, Серж подхватил ее под руки и втащил в экипаж.
Оказавшись в кресле, Анна увидела, что к ней навстречу, сильно размахивая руками, бросился продавец, торговавший булками. Сдобы рассыпались на дорогу, но он, не обращая на это внимания, что-то кричал и продолжал размахивать руками.
Дюжий возница, громко матюкнувшись, в досаде огрел булочника плетью и повернул в сторону ближайшего переулка. Выглянув, Анна заприметила, как следом за повозкой устремились несколько человек; в числе первых, оставив свою молодую спутницу, мчался молодой мужчина лет двадцати пяти. В какой-то момент барышне даже показалось, что он успеет ухватиться за экипаж, но возница, недовольно крякнув, поторопил лошадок крепким ударом кнута.
Анна успела послать поотставшему мужчине воздушный поцелуй, и повозка скрылась за углом дома.
– А ты проказница, – покачал головой Серж.
– В сравнении с тобой и я всего лишь несмышленая гимназистка, – сдержанно заметила Анна, улыбнувшись.
– Хм… Какого ты обо мне мнения, – насупился Серж.
Но разубеждать не стал.
В лавке продавали всякую мелочь: от шерстяных ниток до огромных катушек с проводами. Возможно, кто-то другой, заглянув в эту дверь, легко поверил бы в то, что натолкнулся на самый настоящий клад, но у Григория Леонидовича от увиденного невольно сводило скулы. Надо отдать должное приказчику, весь товар находился в идеальном порядке, как будто бы продавцы только тем и занимались, что укладывали по ячейкам и ящичкам пуговицы одного размера и цвета. Взгляду зацепиться не за что. Русской душе такой порядок не по нутру, наверняка хозяин лавки какой-нибудь баварец, а то и австрияк.
Задрав голову, Виноградов прочитал: «Миллер и сыновья». Так оно и есть! Поглазев на продавцов и на тех немногих покупателей, что забрели в неурочный час в лавку за перламутровыми пуговками, Григорий Леонидович решил взбодриться. Перед перекрестком стояла «Рюмочная», исконно национальное заведение. Вот где русская душа отдыхает. А к стопочке бы еще кусочек селедочки, да с репчатым лучком, мелко нарезанным. «Э-э!» – невольно проглотил набежавшую слюну Виноградов.
Задул ветерок: промозглый, дрянной. Такой способен застудить до самых кишок. Ежели, конечно, в меру принять горькой, то страшного ничего не произойдет. И, уже более не противясь накатившему желанию, Григорий Леонидович шагнул в «Рюмочную» и не без удовольствия вдохнул в себя ядреный запах лука.
Откушав рюмку водки, начальник сыскной полиции почувствовал, как в голове приятно загудело. Ветер уже не выглядел баловником, и воротник можно было не поднимать. Григорий Леонидович едва вышел из «Рюмочной», как к подъезду, свирепо осадив рысака, подкатила пролетка. В одном из пассажиров, с большим кожаным саквояжем в руке, Виноградов узнал Виктора Краюшкина; рядом с ним, развалившись на креслах, сидел Евдокимов.
Коротко переговорив с кучером, Краюшкин спрыгнул на мостовую, продолжая крепко прижимать к груди саквояж. Евдокимов, напротив, сошел не спеша, по-барски переваливаясь, и затопал следом за боязливо озиравшимся Виктором Алексеевичем.
Началось! В какой-то момент Григорию Леонидовичу захотелось даже перекреститься.
Последующий час протекал бесталанно. Григорий Леонидович успел осмотреть едва ли не все лавки в квартале, заглянул в три бакалеи и даже поинтересовался выпечками у кондитера. Признав в госте какого-то важного вельможу (не исключено, что будущий клиент), хозяин, не скупясь, достал сдобу с маком и настоял на том, чтобы Виноградов непременно ее отведал.