– Не дозвонится… – сказал Мансур, убрал автомат от горла лежащего и поднял отлетевший в сторону посох Хамида. Разделить его на две части удалось легко, и в руках Мансура оказался длинный кинжал. – Он будет звонить. Это его дело. Только ты ему не ответишь. Мы не позволим ни тебе, ни египтянину распоряжаться нашими жизнями.

Удар кинжалом был нанесен без размаха, короткий и быстрый. Клинок вошел в глаз и насквозь пробил голову, легко пройдя через мозг. Хамид хотел что-то сказать, но сумел только громко выдохнуть из себя воздух.

И тут же, словно отклик на действия Мансура, впереди раздалось сразу семь взрывов, кажется, спецназовцы снова пустили в ход ручные гранаты. До ветеранов отряда осколки не долетели, но людям аль-Таки, похоже, досталось по полной программе. Сами они тут же ответили автоматными очередями, хотя и не видно было, в кого они стреляют, как и не видно было, чтобы им отвечали.

– Восемь автоматов стреляет, – удивился аль-Мурари. – Их что, только восемь человек из двадцати четырех осталось?

– Похоже на то, – сказал Мансур. – Пусть они добьют спецназовцев, а потом мы добьем их. Все справедливо…

Глава двенадцатая

– Легко отдавать приказы издалека, только как их выполнить… – сам себе, кажется, сказал старший лейтенант Старицын, возвращая младшему сержанту Вацземниексу его смартфон.

Выглядел старший лейтенант при этом весьма недовольным. Бойцы взвода впервые слышали от своего командира, что он тоже, оказывается, может быть недовольным приказом своего командования. Раньше они считали, что только они, разговаривая между собой, высказывают друг другу недовольство приказами командира взвода.

– Что товарищ подполковник приказал? – рискнул спросить старший сержант Ломаченко.

Владислав Григорьевич вольности словно бы и не заметил. Или, может быть, в момент, когда все они близки к гибели, посчитал невозможным соблюдать прежние отношения офицера и солдат и потому ответил:

– Кириллов дал мне категоричный приказ спасти вас…

– Мне почему-то кажется, что на редкость хороший приказ, – прокомментировал младший сержант Вацземниекс. – Честно говоря, я уже смирился с неминуемой смертью. Только маму жалко. Она у меня старая, одинокая и больная. Она не вынесет сообщение…

– А у меня – наоборот, – сказал Жулудков. – Мама крепкая и со стальными нервами. На ней вся семья держится. А папа болеет. Сердце. Он может не выдержать. Два инфаркта уже было…

– Что, все жить, что ли, хотят по объективным причинам? – спросил старший лейтенант.

– Все хотят, товарищ старший лейтенант. Но, если есть необходимость, мы готовы умереть красиво. Мы же согласились на взрыв.

– Тогда, может быть, кто-то мне подскажет, как вас спасти? Куда вас спрятать, когда бандиты пойдут? Нору выкопать? Можно было бы и вырыть, и замаскировать можно было бы, но времени не осталось, да и здоровья ни у вас, ни у меня не хватает.

Старший лейтенант левой рукой, как указательной стрелкой, показал на свое правое плечо. Правда, плечи и у Вацземниекса, и у Жулудкова непростреленные, тем не менее вдвоем они не успели бы справиться с задачей.

– А зачем копать? – спросил вдруг старший сержант Ломаченко. – Я сегодня уже копал одну яму. Там площадка небольшая, конечно, но вчетвером мы поместимся.

– Рядом с деньгами? – спросил Владислав Григорьевич, о чем-то задумавшись.

– Рядом с деньгами. Давайте-ка глянем, пока светло. А то скоро стемнеет, и бандиты пойдут.

– Есть в этом резон, – согласился командир взвода. – «Схрон» взорвется в конце ущелья. Обвал будет там же. Взрывной волной вас сверху не сбросит?

– Нас… – поправил его Ломаченко. – Нас, товарищ старший лейтенант. Без вас мы туда не пойдем. А нас всех не сбросит.

– Я не привык маму обманывать. Она чай заварит, будет меня ждать…

– Давайте без мистики… – перебил его Вацземниекс. – У вас же жена и два сына. Вам еще их воспитать нужно. И мы без вас туда не пойдем, Леха правильно сказал.

– Идемте, посмотрим… – согласился Старицын.

На правофланговую линию обороны взобраться было нетрудно, там камни природа выставила лесенкой. Спецназовцы, даже раненые, забрались без труда. Быстро прошли всю линию обороны до самого конца, где можно было наверх взобраться. Тропа была, конечно, крутой даже для здорового человека, и приходилось держаться за камни и землю руками. Кто не мог руками, те держались одной рукой. Друг друга поддерживали, помогали. И взобрались.

– Вот тот самый знаменитый камень-банкир, – похлопал ладонью по валуну Ломаченко. – И нам всем рядом с ним места хватит. А если бандиты попытаются сюда взобраться, здесь оборону держать – милое дело. В пять раз лучше, чем внизу. Одной гранаты хватит, чтобы всех их сбросить.

– Понятно, – сказал старший лейтенант, осмотрев площадку. – Подойдет. Сейчас возвращаемся. Надо кое-что для бандитов устроить. Сможем в темноте взобраться?

– Сможем, – за всех ответил Вацземниекс.

– Тогда – поспешим. Времени у нас осталось мало…

Они спешили, но не торопились, потому что дело, которое они делали, не терпело торопливости, при торопливости оно создавало повышенную опасность для исполнителей. Спецназовцы исходили из того, что бандиты начнут движение с наступлением темноты. Естественно, пойдут без фонарей. Постараются идти и подкрадываться без звука, хотя сделать это в полной темноте сложно, потому что путь лежит не по асфальтированной дорожке, а по телам других убитых бандитов. В этой ситуации лучшее, что можно было сделать, – это выставить не просто одну или пару «растяжек», а целую систему их, когда при срабатывании первой срабатывают и все остальные, расположенные по полукругу. Такая система выставляется, как правило, редко, и только в ограниченном пространстве, где легко определить направление движения противника. «Одноруким» командиру и старшему сержанту такую работу доверить было нельзя. Мало ли – рана не вовремя о себе напомнит, рука неловко дернется или вообще плетью повиснет тогда, когда ее даже на сантиметр опустить нельзя. И потому выполняли ее младший сержант Вацземниекс и ефрейтор Жулудков. Для Жулудкова это была профессиональная работа, а младший сержант терпеливо исполнял роль помощника и мальчика на побегушках при ефрейторе. Было выставлено семь «растяжек», соединенных одна с другой в систему. Выискивая, куда пристроить сами гранаты, ефрейтор нашел удобное подручное средство. Вернее, ручное средство, потому что гранаты с сорванным кольцом, но с еще прижатым отжимным рычагом он вкладывал в руки убитых бандитов, вытаскивая их на поверхность, иногда даже поднимая вертикально вверх и укрепляя другими телами.

Старший лейтенант в это время нашел винтовку убитого снайпера Дениса Лохматого и через прицел рассматривал вход в ущелье. Понимая, что стрелять ему с двумя ранениями в правое плечо не дано, Владислав Григорьевич тем не менее прижимал приклад к плечу и намеревался, если вдруг покажется бандитский наблюдатель, произвести выстрел. Что с ним самим будет после этого выстрела – это для командира взвода было уже вопросом вторичным и не самым важным в данной ситуации. Работать с оптическим прицелом Старицын умел и даже любил, хотя снайперы обычно никому свою винтовку не доверяют. Но, если выпадала такая возможность, старший лейтенант ею пользовался. Вообще-то на автоматы 9А91 тоже ставится оптический прицел, если командование сочтет нужным снабдить им вооружаемое подразделение. Но там это просто оптический прицел, не снайперский, а только слегка приближающий противника и позволяющий повысить уровень стрельбы. Но только повысить, тогда как хорошие профессиональные снайперы в условиях обычного боя промахиваются чрезвычайно редко. Бывают промахи во время снайперской «охоты», но там условия совсем другие, и дистанция для стрельбы, как правило, бывает максимально допустимая.