– Я Чикаго Билл, – объявил он. – Что от меня нужно?
На обладающего недюжинной физической силой и богатейшим опытом ветерана в городе смотрели чуть ли не как на оракула. Когда Брэкстон, молодой констебль ирландского происхождения, спросил Билла, что тот думает о примчавшейся без седока лошади, все присутствующие в ожидании уставились на его обветренное лицо.
Но янки отнюдь не спешил высказываться по этому поводу. Сперва его маленькие проницательные серые глаза внимательно осмотрели животное, затем он наклонился, проверил подпругу и тщательно ощупал гриву лошади. Снова наклонившись, он потрогал подковы, помял бабки и лишь после всего этого перешёл к исследованию рубца. Последний, похоже, навёл его на какой-то след. Присвистнув от удивления, Билл занялся внимательным изучением шерсти лошади по обе стороны от седла. Он явно пришёл к какому-то вполне определённому заключению, потому что прекратил осмотр и повернулся лицом к толпе, предварительно бросив из-под косматых бровей многозначительный взгляд на двух стариков, переминавшихся с ноги на ногу рядом с ним.
– Ну, что скажешь? – послышалось сразу из дюжины глоток.
– Это работёнка для тебя, парень, – спокойно ответил Чикаго Билл, пристально глядя на молодого ирландца-полицейского.
– Почему ты так решил? Что сталось с молодым Бродхерстом? – посыпались вопросы из толпы.
– То же самое, что нередко случалось прежде и не с такими молодцами. Он хотел намыть золота, а вместо лотка оказался гроб.
– Да говори ты толком, приятель, – раздался чей-то сиплый голос. – Что тебе удалось узнать?
– На передней бабке лошади я нашёл след от чиркнувшей по ней пули, выпущенной беглым каторжником, а на краешке седла каплю крови всадника… Эй, поддержите кто-нибудь старика, ребята! Дайте ему глоток бренди и уведите в дом. А ты, парень, слушай сюда. – И Чикаго Билл перешёл на хриплый шёпот, цепко схватив полицейского за запястье и подтянув его поближе к себе. – Учти, я в этом деле участвую наравне с тобой. Мы вдвоём разыграем неплохую партию. Мне это отребье поперёк глотки стоит. Как говорят в Неваде, надо ковать железо, пока горячо. Собирай всех, кого сумеешь. Думаю, не ошибусь, если скажу, что и тебе не терпится взять этих мерзавцев.
– Не ошибёшься, – со спокойной ухмылкой подтвердил ирландец.
Американец одобрительно кивнул. Бродя по свету, он хорошо усвоил непреложный факт: чем спокойней держится глубоко задетый чем-то ирландец, тем опасней он становится, когда доходит до дела.
– Парень что надо, – пробормотал он себе под нос, и оба направились по улице в сторону полицейского участка, сопровождаемые полудюжиной самых ретивых участников сборища у лавки Бродхерста.
Одно маленькое замечание, прежде чем мы продолжим этот рассказ, а точнее сказать, хронику, ибо каждое слово в данном повествовании полностью соответствует подлинным событиям. Лет пятнадцать или двадцать тому назад австралийский полицейский сильно отличался от его сегодняшнего коллеги. Не то что я позволю себе усомниться в храбрости последнего, однако невозможно отрицать, что по дерзости, бесшабашности, рисковости и рыцарственности тогдашние сорвиголовы из колониальной полиции до сих пор остаются никем не превзойдёнными. Причина довольно проста: молодые люди благородного происхождения, главным образом младшие сыновья из хороших семейств, уезжали или отсылались в Австралию с единственной целью – сколотить состояние или сделать карьеру. По прибытии на место они быстро убеждались, что Мельбурн отнюдь не похож на представлявшееся им в мечтах Эльдорадо. Будучи мало приспособленными для занятий каким-нибудь честным ремеслом и вскоре оставшись без средств к существованию, почти все они так или иначе попадали в поле притяжения австралийской конной полиции. Таким образом, возникло нечто вроде своеобразной масонской ложи или закрытого клуба, где последний рядовой происхождением и образованием ни в чём не уступал старшим офицерам. То были люди, способные в одиночку решать судьбу империй, но вынужденные чаще всего складывать голову в многочисленных ожесточённых стычках с аборигенами или беглыми каторжниками где-нибудь в такой глуши, что лишь одинокий побелевший скелет в обрывках синей формы оставался единственным напоминанием о случившемся.
Закат выглядел потрясающе. Вся западная половина небосвода ярко пламенела, отбрасывая пурпурные блики на горные склоны и золотя чернеющие макушки деревьев лесного массива, простирающегося между Вавиррой и Трафальгаром. Лес тянулся на много миль – дикая, нехоженая чаща, не считая одинокой тропы, проложенной золотоискателями и торговцами, сопровождающими старательские миграции подобно средневековым маркитантам. Эта тропа зигзагообразно петляла среди могучих стволов, порой отклоняясь далеко в сторону, чтобы миновать заболоченный или непроходимый участок леса. Местами её трудно было различить в густой растительности подлеска, и сориентироваться можно было только по следам подков или полузаросшей травой колее.
Милях в пятнадцати от Трафальгара возвышается одинокий, густо поросший лесом холм, с которого хорошо просматривается лесная дорога. На вершине холма на закате в тот памятный вечер пятницы лежал какой-то человек. Похоже, его не очень прельщала перспектива оказаться замеченным, так как расположился он в самой гуще зарослей, начисто закрывающих обзор, но зато здесь держался он без опаски: улёгся на спину, закурил трубку и развалился на травке в расслабленной позе, прикрыв шляпой лицо. Разумная предусмотрительность, ибо физиономия незнакомца слишком резко контрастировала с окружающим его мирным пейзажем. На испещрённом оспой лице под низким, скошенным лбом на месте одного глаза зиял безобразный, внушающий отвращение багровый провал, в то время как другой смотрел на мир исподлобья, подозрительным, коварным, мстительным взглядом. Злой, жёсткий рот и давно не стриженная борода довершали портрет. Человек с такой физиономией мог быть способен на всё. Случись кому встретить подобную личность на тёмной улице, у любого рука невольно перехватит трость так, чтобы в случае необходимости отбиваться более тяжёлым концом с набалдашником.
Видимо, какая-то неприятная мысль посетила лежащего. Он с проклятием вскочил на ноги и выбил пепел из трубки.
– Вот уж подвезло, так подвезло, – пробормотал он себе под нос. – Этот придурок Баррет всё испортил, а я должен тут валяться. Он запорол всё дело, а меня посылает в лес, чтоб я здесь болотную лихорадку словил. Ежели б он пристрелил лошадь так же чисто, как я снял всадника, так и не потребовалось бы сейчас наблюдать за этим берегом Вавирры. Вечно от этого желтобрюхого урода одни неприятности. Ладно, что теперь говорить, – продолжил он, подбирая валяющийся рядом в траве револьвер, – да и лежать мне здесь больше нечего – на ночь глядя они сюда не сунутся. Может быть, коняга та вовсе и не добралась до дому или тех парней посчитали утонувшими… А, плевать! Завтра другим очередь следить за дорогой, ну а я посижу ещё минут пяток да свалю обратно.
Высказавшись, наблюдатель присел на пенёк и начал насвистывать какую-то песенку. Внезапно он встрепенулся, засунул руку в карман и, порывшись в нём, извлёк колоду карт, завёрнутую в грязную тряпицу. Некоторое время он пристально разглядывал засаленные картинки, затем вынул из рукава булавку и наколол углы всех тузов и валетов. Перетасовав краплёную колоду, он одобрительно хмыкнул и вернул её на прежнее место.