Министр находился в своей комнате в просторном особняке на Кавендиш-сквер. Был май, газон перед его окном уже зазеленел, но, несмотря на тёплое солнце, здесь, в комнате больного, весело потрескивал огонь в камине. Государственный муж сидел в глубоком кресле тёмно-красного плюша, откинув голову на шёлковую подушку и положив вытянутую ногу на мягкую скамеечку. Его точёное, с глубокими складками лицо было обращено к лепному расписанному потолку, и застывшие глаза глядели с тем характерным непроницаемым выражением, которое привело в отчаяние восхищённых коллег с континента на памятном международном конгрессе, когда он впервые появился на арене европейской дипломатии. И всё-таки сейчас способность скрывать свои чувства изменила ему, и по линиям прямого волевого рта и по морщинам на широком выпуклом лбу видно было, что он не в духе и чем-то сильно озабочен.
Было от чего прийти в дурное расположение: министру предстояло многое обдумать, а он не мог собраться с мыслями. Взять хотя бы вопрос о Добрудже и навигации в устье Дуная – пора улаживать это дело. Русский посол прислал мастерски составленный меморандум, и министр мечтал ответить достойнейшим образом. Или блокада Крита. Британский флот стоит на рейде у мыса Матапан, ожидая распоряжений, которые могли бы повернуть ход европейской истории. Потом эти трое несчастных туристов, которые забрались в Македонию, – знакомые с ужасом ожидали, что почта принесёт их отрезанные уши или пальцы, поскольку похитители потребовали баснословный выкуп. Нужно срочно вызволить их из рук горцев хоть силой, хоть дипломатической хитростью, иначе гнев возмущённого общественного мнения выплеснется на Даунинг-стрит. Все эти вещи требовали безотлагательного решения, а министр иностранных дел Великобритании не мог подняться с кресла, и его мысли целиком сосредоточились на больном пальце правой ноги! В этом было что-то крайне унизительное! Весь его разум восставал против такой нелепости. Министр был волевым человеком и гордился этим, но чего стоит человеческий механизм, если он может выйти из строя из-за воспалённого сустава? Он застонал и заёрзал среди подушек.
Неужели он всё-таки не может съездить в парламент? Доктор, наверное, преувеличивает. А сегодня как раз заседание кабинета. Он посмотрел на часы. Сейчас оно, должно быть, уже кончается. По крайней мере, он мог съездить хотя бы в Вестминстер. Он отодвинул круглый столик, уставленный рядами пузырьков, поднялся, опираясь руками на подлокотники кресла, и, взяв толстую дубовую палку, неловко заковылял по комнате.
Когда он двигался, физические и духовные силы, казалось, возвращались к нему. Британский флот должен покинуть Матапан. На этих турок надо немного нажать. Надо показать грекам, что… Ох! В единое мгновение Средиземноморье заволокло туманом и не осталось ничего, кроме пронзительной, нестерпимой боли в воспалённом пальце. Он кое-как добрался до окна и, держась за подоконник левой рукой, правой тяжело опёрся на палку. Снаружи раскинулся залитый солнцем и свежестью сквер, прошло несколько хорошо одетых прохожих, катилась щегольская одноконная карета, только что отъехавшая от его дома. Он успел увидеть герб на дверце и на секунду стиснул зубы, а густые брови сердито сошлись, образовав складку на переносице. Он заковылял к своему креслу и позвонил в колокольчик, который стоял на столике.
– Попросите госпожу прийти сюда, – сказал он вошедшему слуге.
Ясно, что о поездке в парламент нечего было и думать. Стреляющая боль в ноге сигнализировала, что доктор не преувеличивает. Но сейчас его беспокоило нечто совсем другое, и на время он забыл о недомогании. Он нетерпеливо постукивал палкой по полу, но вот наконец дверь распахнулась, и в комнату вошла высокая, элегантная, но уже пожилая дама. Волосы её были тронуты сединой, но спокойное милое лицо сохранило молодую свежесть, а зелёное бархатное платье с отливом, отделанное на груди и плечах золотым бисером, выгодно подчёркивало её стройную фигуру.
– Ты меня звал, Чарльз?
– Чья это карета только что отъехала от нашего дома?
– Ты вставал? – воскликнула она, погрозив пальцем. – Ну что поделаешь с этим негодником! Разве можно быть таким неосмотрительным! Что я скажу, когда придёт сэр Уильям? Ты же знаешь, что он отказывается лечить, если больной не следует его предписаниям.
– На этот раз сам больной готов отказаться от него, – раздражённо возразил министр. – Но я жду, Клара, что ты ответишь на мой вопрос.
– Карета? Должно быть, лорда Артура Сибторна.
– Я видел герб на дверце, – проворчал больной.
Его супруга выпрямилась и посмотрела на него широко раскрытыми голубыми глазами:
– Зачем тогда спрашивать, Чарльз? Можно подумать, что ты ставишь мне ловушку. Неужели ты думаешь, что я стала бы обманывать тебя? Ты не принял свои порошки!
– Ради бога, оставь порошки в покое! Я удивлён визитом сэра Артура, потому и спросил. Мне казалось, Клара, что я достаточно ясно выразил своё к этому отношение. Кто его принимал?
– Я. То есть мы с Идой.
– Я не хочу, чтобы он встречался с Идой. Мне это не нравится. Дело и так зашло далеко.
Леди Чарльз присела на скамеечку с бархатным верхом, изящно нагнувшись, взяла руку мужа и ласково похлопала по ней.
– Ну, раз уж ты заговорил об этом, Чарльз… – начала она. – Да, дело зашло далеко, так далеко, что назад не воротишь, хотя я – даю слово – ни о чём не подозревала. Наверное, тут я виновата, да, конечно, прежде всего виновата я… Но всё произошло так внезапно. Самый конец сезона, да ещё неделя в гостях у семьи лорда Донниторна – вот и всё! Право же, Чарльз, она так любит его! Подумай, она ведь наша единственная дочь – не надо мешать её счастью!
– Ну-ну! – нетерпеливо прервал министр, стукнув по ручке кресла. – Это уж слишком! Честное слово, Клара, Ида доставляет мне больше хлопот, чем все мои служебные обязанности, чем все дела нашей великой империи.
– Но она у нас единственная.
– Тем более незачем мезальянс.
– Мезальянс? Что ты говоришь, Чарльз?! Лорд Артур Сибторн – сын герцога Тавистокского, его предки правили в Союзе семи. А Дебрет ведёт его родословную от самого Моркара, графа Нортумберлендского.
Министр пожал плечами:
– Лорд Артур – четвёртый сын самого что ни на есть захудалого герцога в Англии. У него нет ни профессии, ни перспектив.
– Ты мог бы обеспечить ему и то и другое.
– Мне он не нравится. Кроме того, я не признаю связей.
– Но подумай об Иде. Ты же знаешь, какое слабенькое у неё здоровье. Она всей душой привязалась к нему. Ты не настолько жесток, чтобы разлучить их, Чарльз, правда ведь?
В дверь постучали. Леди Чарльз встала и распахнула дверь:
– Что случилось, Томас?
– Прошу прощения, госпожа, приехал премьер-министр.
– Попроси его подняться сюда, Томас… Чарльз, не вздумай волноваться из-за служебных дел. Держи себя спокойно и рассудительно, будь умницей. Я вполне полагаюсь на тебя.