Фильм оказался скучнейший, о сенаторе и его личной жизни. От сенатора уходит жена, именно тогда, когда его избирают на конвенции кандидатом в президенты. И любовница от него уходит, и дочь его не любит, и неизвестно почему только. И дочь такая истеричная, как будто ей сорок лет, а не пятнадцать. А карьера для сенатора всего важнее, он это дело любит, он бюрократ по призванию. И хотя он несчастен в личной жизни, его выбирают кандидатом, толпа ему аплодирует, даже враги-сенаторы ему аплодируют, шары летают, а музыка шумит-гремит. И все в зале поняли, что сенатор тоже человек. Что до меня, то я в этом и без фильма не сомневался. У нас в миллионерском домике ненадолго останавливался сенатор. Ненадолго, но на достаточное время, чтобы я понял, что он тоже человек.
Явился сенатор вечером из аэропорта, на лимузине, у него был с собой чемодан и портфель. Мы коротко представились друг другу. Он сказал, что он сенатор, я сказал, что я хаузкипер. Внешне он был скорее похож на мужскую модель — лицо его было лицом рекламирующего лосьоны актера. Знаете, такое очень мужское, с крупными тяжелыми чертами загорелое лицо. Real man. Первое, о чем он меня спросил, поставив в гостевую комнату на третьем этаже свои чемодан и портфель, — может ли он привести сюда на ночь леди, а также где он найдет в доме коньяк, так как он собирается вернуться поздно. Еще сенатор попросил меня показать ему, как включается наша сложная телевизионная установка. Слуга Лимонов показал ему, как управляться с нашим кинозалом, в какой последовательности и какие кнопки нажимать. Где находится коньяк, я ему тоже показал, и даже не забыл показать шкаф, в котором покоятся коньячные рюмки, почти нами не употребляемые, так как у хозяина дома от коньяка на лице выступает сыпь. Относительно леди, наглый слуга заявил, что привести или не привести леди, безусловно, личное дело сенатора, но что, если я не ошибаюсь, Нэнси должна приехать завтра рано утром из Коннектикута. «У Нэнси срочное дело в Нью-Йорке», — бодро соврал я.
Сенатора ждал лимузин. Я сунул ему ключ и показал, как открыть дверь, я не собирался его ждать, еще чего, я собирался спать. Уже выбегая, сенатор все же навязал мне поручение, попросил меня позвонить в «Парк-Лайн Отель», room 816 и сказать, что сенатор уже выехал в отель и встретит леди в холле. Я закрыл за сенатором дверь, прошел в кухню, набрал номер, назвал цифру 816, и голосочек, сладкий, держу пари, молодой и шикарной бляди, — из телефонной трубки, как бы пахнуло на меня духами и запахом дорогого тела, — сказал растянуто «Е-е-е-с?» «Сенатор уже выехал в отель и встретит леди в холле», — сказал я голосом киношного шпиона и повесил трубку.
Так что я знаю о сенаторах кое-что. Смотря же фильм, я одновременно выдумывал причину, чтобы можно было оставить мою компанию тотчас после сеанса. Мне было ясно, что дальше будет еще скучнее, и в ресторан мы пойдем самый дешевый, может быть, даже в кафе-шоп, и после обеда О'Брайан и Юсуф, и девочки будут высчитывать, черкая по бумажной скатерти ручкой, сколько денег должен выложить каждый из присутствующих, и иная тягомотина и неудобства произойдут. К концу фильма я придумал, — сказал, что у меня ночью сегодня телефонный разговор с Европой, что мне должны позвонить в определенное время из Франции, и для этого мне нужно быть дома. С чувством облегчения я расстался с ними на перекрестке. Египтянин был доволен моим уходом, вне всякого сомнения, расстался он со мной очень дружественно. «Теперь он точно выебет одну из низкопопочных девочек», — подумал я. Если бы же я остался, могло бы этого и не случиться. Египтянин практически мыслил — пизда уже есть, вдет рядом, следует довести дело до конца. Это у меня вечно вмешиваются в ебальные дела эстетика и социальщина, есть, слава Богу, и нормальные люди.
Я отправился домой один, независимый, загадочный, на свой элегантный Ист-Сайд, подальше от обычных людей и их маленьких жизней. Лучше ни с кем. Лучше деловые отношения с боссом, за него не стыдно — он богатый и здоровый. За случайных же недавних приятелей было почему-то стыдно.
Придя домой, я что-то ел, бродил по комнатам, босса, как обнаружилось, еще не было дома, — как я и подозревал, он, очевидно, остался ночевать у своей дамы. Я просидел в ТВ-комнате, беспрестанно переключая программы, еще долго-долго… Если бы босс появился, я бы услышал стук двери и успел бы слинять к себе в комнату. К тому же, мне и не запрещалось ничего в доме, я избегал этих ночных столкновений с ним и его дамами сам, по собственной деликатности. Спать я лег только в четыре часа утра, чувствуя себя ближе к Гэтсби, чем к кому бы то ни было на этой земле, не странно ли, а, господа? Уже засыпая, я совершил открытие, вдруг понял духовную причину своего пребывания в миллионерском домике. Мне нужна атмосфера мечты, а миллионерский дом — максимальное в этой жизни приближение к мечте. «Дальше от нормального — ближе к мечте», — подумал я и уснул.
* * *
В шесть утра я уже сидел в хвойной пене в своей ванне, надо мной (в sky-light) запевали только что проснувшиеся птицы, а я бодро пел свое: «I wanna fuck somebody who is good…» — («Я хочу ебать кого-то хорошего…») Мне предстоял деловой день, вот я и копировал босса, даже эссенцию для ванны у него украл. Внизу, как раз под моей ванной, находится ванная Стивена, и приоткрыв dumb-waiter можно услышать, как у него там льется вода и звучит радиомузыка. Мы встали.
В семь утра хаузкипер Эдвард, одетый в черные служебные брюки и белую карденовскую рубашку, накинув поверх китайскую стеганую куртку, сгребал на террасе сухие сентябрьские листья и определял их в большой пластиковый мусорный бак. Было уже прохладно по утрам, но в саду было еще очень красиво. На ланч Стивен ожидал президента автомобильной компании «Роллс-Ройс», и я, как энергичный и думающий слуга, знающий привычки своего хозяина, был уверен, что после или до ланча Гэтсби вытащит президента «Роллс-Ройса» и сопровождающего его бизнесмена в сад, дабы сесть на сентябрьском позднем солнышке вместе с кофейными чашками у самой Ист-Ривер на железные скамейки и ворошить там бумаги. Посему, трудолюбивый Эдвард решил очистить террасу от накопившихся уже в немалом количестве сухих листьев, дабы последние не затрудняли трудолюбивых бизнесменов при ходьбе.
В разгар моих сельскохозяйственных трудов на террасу вылез с газетой и чашкой Стивен, кофе он взял уже готовый на кухне.
— Good morning, Эдвард! — сказал Гэтсби. — Что за прекрасный день!
— Good morning, Стивен, — сказал слуга, — beautiful day! — и продолжил заниматься своим бизнесом — сгребать и укладывать в бак листья.
Вокруг было так красиво, как в какой-нибудь Германии, в Баварии, на Рейне, — разнообразие цветов умирающих листьев создавало праздничное настроение, пахло забродившими мертвыми растениями, с плюща на нашем доме обильно насыпалось синих мелких ягод на террасу, птицы неизвестных пород крутились вокруг слуга и хозяина, пытаясь выхватить и свою долю из утреннего кругооборота труда и капитала. Я очень люблю сельскохозяйственную жизнь, и хотя мне обычно трудно прожить в деревне долгое время, я с удовольствием вожусь на нашей террасе, и даже, по примеру Нэнси, сажаю что-то время от времени, скажем, подсаживаю новые кустики азалии вокруг террасы — там, где вижу лысые места, а этой осенью попозже буду сажать тюльпаны.