Мне почему-то стало весело. Тяжесть золота была влекуще-приятная. На минуту я подумал, что хорошо бы сгрести все бруски в сумку, такая у меня есть, и съебать в далекие земли. Но сколько тут может быть золота, на какую сумму? Я взвесил взглядом кучку брусков. Для меня мало. Слишком мало, чтобы бросить так и ненапечатанными книги, и агентшу Лайзу, и мою борьбу на полпути. Я часто хожу в банк получать для Гэтсби cash — это одна из моих обязанностей, — бывает, что и несколько тысяч долларов за раз, и порой у меня мелькает мысль съебать в какой-нибудь Гонконг или Лас-Вегас. Но тем и отличается большой преступник от жалкого воришки, что большому можно доверить и сто тысяч. «Не доверяй ему только миллиона, Гэтсби!» — усмехаюсь я.
Положив брусок на место, я еще некоторое время постоял над машиной, в изумлении покачивая головой. «Машина эта, — подумал я, и кувейтцы, и дом, и босс мой, и сегодняшняя ситуация напоминают мне эпизод из приключений агента 007. Кувейтско-гэтсбиевская компания выглядит сошедшей с экрана, из какого-нибудь «Голдфингера» прямиком, не хватает только самого Джеймса. Впрочем, за Джеймса вполне могу сойти я. Еще мама Дженни смеялась, предполагая, что я в действительности русский шпион, и предлагала мне открыть в Нью-Йорке русский ресторан под названием «Spy» — шпион».
Кувейтцы сидят еще некоторое время, но наконец спускаются по лестнице, по-хозяйски расшатывая наши, и без того слабенькие, перила и усаживаются в лимузин. Я им благодарен за то, что они явились между ланчем и обедом, в нейтральное время, и потому мне не пришлось готовить ланч на десятерых, я бы лежал сейчас, высунув язык.
Уебались. Босс тотчас же свалил вслед за ними, принял самую кратчайшую ванну в своей жизни, и сбежал, очевидно, к Полли — к своей постоянной нью-йоркской женщине. Интересно, думаю я, а в других городах мира у него тоже, как у матроса дальнего плаванья, есть свои подружки, или нет? Я, впрочем, не уверен, что он рванул к Полли. Сегодня рано утром автомобиль с надписью «Tudors flowers» доставил нам семь горшков с цветами и растениями, в том числе фикус. Я чуть не отослал цветы обратно, ни я, ни Линда цветов не заказывали. Хорошо, что в этот момент в прихожей появился Гэтсби и, хитро улыбаясь, предположил, что это подарок и что, возможно, он догадывается, от кого. «Может быть, Гэтсби убежал к женщине, приславшей растения, — думаю я. К фикус-lady, — тут же придумываю я ей прозвище. Скорее всего».
Гэтсби что, он улыбнулся и ушел, а я затратил больше часа на то, чтобы найти растениям и цветам место в доме и расставить их по комнатам. Особенно тяжелым был уже взрослый фикус, целое дерево! Я его водворил в ливинг-рум, под этим фикусом велись переговоры с кувейтцами. Жалуйся не жалуйся, это моя работа.
Линда уебалась домой, еще когда Гэтсби плюхнулся в ванную, было уже больше восьми часов. Я остался в доме один, однако я не чувствую себя свободным, я никогда не чувствую себя свободным, если Гэтсби в Нью-Йорке. Я делаю себе скотч со льдом и сажусь на кухне — гляжу в окно.
«Вместо праздника, который обещала мне когда-то жизнь, я сижу на кухне», — думаю я горько. Человек у окна. Там, за окном, совершается Таинство Вечернего Выгуливания Собак. Я интересуюсь женщинами и девушками, а не псинами. Собак моя бывшая подруга Дженни называла говноделательными машинами. Я тоже придерживаюсь ее точки зрения, у хаузкипера или дворника она, как видите, практическая. Приятно ли говно под окном, даже если его убирают хозяева собаки? Раскорячившаяся у меня под окном здоровенная псина с натугой выдавливает из себя темные котяхи.
В этот момент в окне появляется моя любимица, кто она, я, конечно, не знаю, — крупная желтоголовая женщина с рыжей собакой на поводке. Одета она в немножко старомодный костюм — пиджак, длинная юбка… непристойное очарование почему-то исходит от костюма.
«Вот кто мне нужен — такая вот девица-жена с желтой головой, здоровенная такая девочка. Был бы я и счастлив. Чего в общем хорошего в моей жизни, — думаю я, — сижу на кухне все, да у окна, служу, хозяин ушел в ресторан».
Я тоже человек. Мне тоже счастливым быть хочется. Что вы думаете, душу мою случайные связи удовлетворяют? Хочется и мне утром пить кофе с булкой на моей кухне. Или с теплою женой в постели лежать, чтоб попка у нее большая и розовая заголилась и торчала из-под одеял. Я тоже человек. Музыку включить. Чтоб жена была красивая, чтоб смотреть на нее было радостно. Разве я не заслужил? Но даже сейчас, далеко от отеля «Дипломат», нет у меня денег, чтобы жениться, на такую жену, как я хочу, у меня нет денег.
Кому я в действительности нужен? Никому не нужен. Мой босс опять будет участвовать в автомобильных гонках в Калифорнии, натянув на голову шлем и зажав руками руль. Пол Ньюмен хуев! Я, конечно, во время его отсутствия разгуляюсь и нагоню полон дом девочек, но всё не те девочки, мне дорогих хочется, как выебавшая меня в бейсменте девочка-незнакомка. Простите мне навязчивую идею о дорогих женщинах, господа, но как же иначе, я ведь жизнь на женщин меряю. Этот мир освещают только они, более никто. Они же сообщают миру цель, беспокойство и движение.
Какая красавица станет ждать, пока я путем героических усилий вылезу наконец из этой кухни и стану известным, может быть, богатым, — грустно думаю я. То, к чему я стремлюсь, материальную часть того, к чему я стремлюсь, Стивен Грэй имеет с рождения. На хуй женщине со мной мой глупый путь проделывать. Кому нужны оправдания: «Знаешь, я еще пока неудачник, но я очень талантлив, подожди, дорогая, еще немного!» Зачем «она» станет выслушивать мои истории о том, как я готовил ланчи и брекфесты, чистил боссу обувь, ходил за покупками, страдал духовно и физически, сидел, как сейчас, у окна и подавлял себя?
На хуя я женщине, когда можно познакомиться с уже готовым человеком, с уже имеющим, со Стивеном Грэем, шесть и два ростом, бородатым, сорокалетним, владельцем множества элегантных компаний. «На хуя красивым женщинам я!» — ору я злобно вслух и ударяю кулаком по столу. Со стола падает бокал со льдом и разбивается на кухонном полу. Видимо, лицезрение золота довело меня до этой небольшой истерики, и кувейтцы, богатые, как свиньи, и виски, очень хорошее и крепкое. «На хуя?!» — повторяю я. — «Стивен богат, его дом романтически выходит окнами к реке и в сад. Что я имею? Старый чемодан моего возраста, подаренный мне родителями, да пару малоизвестных книг на русском языке, написанных мною в злобе и отвращении к миру».
«Блядь, как они мне надоели все! — думаю я. — Войти как-нибудь в dining-room во время ланча и вместо уборки грязных тарелок и подачи салата и сыров полоснуть по боссу и его приятелям, вино смакующим, из знаменитого АК-47, или из не менее знаменитого израильского Узи!» Сегодня был подходящий для этого день — сказочные кувейтские шейхи куда более заманчивая мишень, чем Стивен Грэй. (Слуга Лимонов вообразил шейхов, окровавленных, на арабских подушках, медленно заваливающихся на арабские подушки.) «Один из кувейтцев, — думаю я, — может быть, ебал мою Елену, своим черным хуем в ее розовую пизду врывался. А что ж, очень возможно», — рассуждаю я.
«А им за что все дадено, — пытаюсь я понять, — их биллионы? Я не знаю, за что точно, за то, что на их земле оказалась нефть, предположим, — вероятнее всего, так и есть. Случайность? Хорошо. А Лодыжникову дадено потому, что в данный временной период балетные танцы любит буржуазия, ее прихоть, — и платит за танцы звонкой монетой. Лодыжников сам со своими ногами — машина для делания золота. Еще одна случайность. Гэтсби моему оставил деньги отец — тоже случайность, а? Как много случайностей, не кажется ли вам? А мне случайности почему-то не досталось. Со мной, правда, все могло быть по-иному. Пиши я иные книги, не сидел бы я сейчас у окна слугой, обличал бы талантливо Россию и ее общественный строй, помогал бы Америке в идеологической борьбе против России, сидел бы, как Солженицын, в собственном поместье сейчас. Или гонял бы по голливудским дорогам в «роллс-ройсе», с парти на парти скакал, я ведь молоденький еще, и мои любимые богатые бляди со мною бы были все, сколько пожелаю. Чего ж я на кухне, а?»