Старик первым приблизился к расцвеченному яркими красками пузырю, швырнул в него несколько камней и железяк, замер, всматриваясь в поднявшиеся протуберанцы, и только после этого взглянул на девушку. Старший из мужчин что-то произнес – его басистый отрывистый голос раскатился так оглушительно, что сидевшие в скафе зажали уши. Старик ответил невнятным возгласом, вытянул к куполу руки, затем показал на камешки, железки и осколки стекла, наваленные у колодца, и на девушку. Мужчины кивнули. Старший снова рявкнул, и четверо тех, что помоложе, подняли плащ с телом и направились к воротам. Их предводитель и старец в медвежьем плаще шагали сзади.
– И что это значит? – спросил Мадейра. – Вы понимаете их язык, Дакар?
– Нет. Но примитивные реакции понять несложно, и думаю, я разобрался с этой сценой. Старик – колдун или шаман, иначе, личность, которая общается с потусторонним миром. Он бросил камень и получил ответ: жертва, принесенная девушкой, не была угодна богам, и те ее убили. Примерно так, друг мой.
– Вы обещали объяснить мне, что такое боги и этот… как его… потусторонний мир.
– В другой раз. Время не очень подходящее. – Он повернулся к Криту, сидевшему в соседнем кресле: – Проследим за ними?
– Да. Вперед, Хинган! И поднимись повыше, гниль подлесная!
– Как можно выше. Во-первых, я хочу взглянуть на местность с высоты – вдруг я ее узнаю, если сохранились какие-то ориентиры. А во-вторых, здесь могут быть деревья – до двух километров в привычном вам масштабе.
Но за стеной оказались развалины. Они тянулись вдоль древнего шоссе и нескольких пересекавших его улиц, покрытых, вероятно, тетрашлаком и хорошо заметных в хаосе бетонных плит, битого стекла и ржавой арматуры. Деревья тут тоже были, но подальше – шоссе седлало холм, заросший зеленью. У его подножия располагалась большая площадка, посреди которой, окруженный трехметровыми стенами, переливался и сиял радужный пузырь. Площадка лежала у шоссе, к ней вели несколько подъездов, а по другую ее сторону, врезанное прямо в склон холма, белело здание – фасад с шестью колоннами, без окон, но с провалами дверей.
«Станция метро, – подумал он, – но мне незнакомая. Оно и понятно – город расширялся, рос… Может, надпись какая сохранилась?»
– Мы можем подлететь к белому зданию у холма, а после догнать дикарей? – спросил он Хингана. Что-то подсказывало ему, что это будет правильным решением.
– Нет проблем. – Хинган покосился на Крита, и тот кивнул.
Скаф ввинтился в воздух, будто артиллерийский снаряд. Площадка с шахтой и силовым экраном стремительно промелькнула внизу, холм вырос до размеров Гималаев, здание приблизилось – обглоданные временем колонны, темные проемы дверей, на треть засыпанные мусором, и полустершаяся надпись на фронтоне. Первое – «П», за ним, пожалуй, «У» и вертикальная палочка, остаток «Л», или «Н», или опять же «П»… Пропуск, и еще две сохранившиеся буквы, «О» и «В»… Потом вроде бы «С» и «К», снова пропуск, и отчетливо различимое «Я»…
«ПУЛКОВСКАЯ», – прочитал он. Пулковские высоты! Наверное, ветку метро проложили до самого Южного кладбища… А здание станции вполне прилично сохранилось – во всяком случае, не тянет на миллионы лет, да и на десять тысяч тоже. Несколько веков, семь, или восемь, или тысячелетие… Может быть, эта их Эра Взлета началась в двадцать первом веке, да в нем же и закончилась?
– Ну как, партнер, сориентировался? – спросил Крит.
– Да. Можем лететь за дикарями. – Он подождал, пока Хинган не развернет машину, и принялся объяснять: – Позади и левее от нас – аэропорт, там садились и взлетали самолеты, прямо по курсу – два небольших города-спутника, Пушкин и Павловск, с парками и царскими дворцами, а слева – южная городская окраина, где я когда-то жил. Купчино, Дунайский проспект, дом сорок, квартира… то есть патмент двадцать девять.
У него перехватило горло; стыдясь своей слабости, он начал кашлять. Эри привстала, наклонилась к нему, заглянула в лицо – глаза у нее точно такие, как были у его жены, когда он приезжал домой с диализа.
– А что на холме, Дакар? – Дыхание Эри коснулось его виска. – Там все зеленое, как на плантации «Хика-Фруктов»… Это и есть деревья?
– Деревья, кусты, трава… впрочем, трава для нас все равно что джунгли Амазонки… Еще там обсерватория. Пулковская обсерватория, в которой трудились астрономы – те, кто изучал Солнце, планеты и звезды.
Он не успел закончить фразу, как осознал ее важность. Обсерватория! Что-то с ней ассоциировалось, что-то такое, что объясняло произошедшее с ним – может быть, не до конца, не полностью, но связь, безусловно, имелась. Он замер, словно охотник, выслеживающий мысль-добычу, но она уворачивалась и пряталась, никак не желая проявиться, всплыть из глубин подсознания. «Необходим еще один толчок, – подумал он, – еще какая-то деталь – вид здания, пусть даже разрушенного, или имя человека…» Имя почти вертелось на языке, но вспомнить его он не мог.
– Что с тобой? – спросила Эри. – Ты выглядишь так, будто выиграл тысячу монет в блошиных гонках!
– Или проиграл, – усмехнулся Крит.
– Инверторы очень впечатлительны, – пояснил Мадейра. – Должно быть, знакомые картины его волнуют и вызывают множество воспоминаний. Ведь он здесь в самом деле жил! Мы более не можем сомневаться, что все, о чем рассказывал Дакар, не домыслы, а истинная правда. Вот она, перед нами: город на Поверхности, под синим небом, зеленые деревья и дороги, руины древних зданий и даже люди! Хотя о том, какие это люди, Дакар не говорил. Немного великоваты, вы не находите?
Мысль ускользнула окончательно. Но про обсерваторию он помнил! Помнил и даже почти представил помещение, где находилось… что? Зал без единого окна – не зал, а камера с бетонными стенами, и он стоял в ней вместе со своим знакомым, чье имя не всплывало в памяти. Был еще, кажется, кто-то третий, но он остался за дверьми, за монолитными дверьми из стали, такими, как на подводных субмаринах. Они находились в камере вдвоем, и тот человек, его знакомый, глядел на часы и говорил… Что говорил? Подожди, скоро увидишь… Или: сейчас начнется, Павел…
Вздрогнув, он выпрямился в кресле, бросил взгляд на развалины внизу, на людей-гигантов, тащивших мертвую девушку, и нерешительно произнес:
– Я хотел бы вернуться туда, где мы поднялись на Поверхность, к холму и шахте. Не сейчас, потом… Сначала осмотримся, разыщем стойбище дикарей, обследуем город и поглядим, не найдется ли в руинах чего-нибудь ценного. Тут были музеи, великолепные музеи… вдруг что-то сохранилось, и можно сделать голограммы… – Он сглотнул, вспомнив о пролетевших веках, и бросил взгляд на Крита: – Мы ведь вернемся сюда, партнер? Зачем, я не могу объяснить, но это очень важно. Не для вас, для меня.
– Вернемся, – подтвердил Охотник. – Куда мы денемся, пасть крысиная! Вернемся, если не сожрут те твари, которыми ты нас пугал. Тут шахта и экран… Другого пути в Мобург я не знаю. А пока… Давай, Хинган, прибавь скорость!
Скаф рванулся вперед, и воздух взревел, обтекая темный угловатый корпус.