Беспалый почти забыл о том, что когда-то сам состоял в зэках у Леватого, и обращался с бывшим барином подчеркнуто покровительственно. Леватый, кряхтя, терпел. Вот и теперь он нерешительно топтался у порога, не смея пройти в комнату. Беспалый приглашать не спешил.
— Почему же, товарищ полковник?
— От любви!
Ответ был неожиданный, и Леватый не сумел сдержать скептической улыбки.
— А что ты лыбишься? — дружелюбно поинтересовался Тимофей Егорович. — Как в той пословице: кого люблю, того и бью! Я его и дальше любить буду. Очень мне интересно, как он из следующих помоев выкарабкается. Так ты говоришь, они готовы были умереть?
— Так точно, товарищ полковник, — отозвался Леватый. Он уже давно смирился с тем, что находится в полном подчинении у бывшего вора, и только удивлялся тому, как быстро бывший зэк перевоплотился в барина.
Тимофей любил окружать себя роскошью: так всегда бывает с теми, кто в юности голодал и прозябал в нищете. На полу огромные ковры, в ворсе которых утопают ноги. Создавалось впечатление, что ступаешь по луговой весенней траве. В комнате было чисто и уютно, и этот уют явно создавался умелой женской рукой. Леватый знал, что Беспалый не любит подолгу держать около себя баб. Место прежней полковничьей полюбовницы Вероники уже заняла красивая юная арестантка с обыкновенным именем Мария. Зэки уже начали злословить по этому поводу, называя Беспалого Иваном. Дескать, Иван да Марья! В прошлой, долагерной жизни Мария была подругой и любимой игрушкой одного из московских воров в законе. Впрочем, в ее жизни мало что изменилось: ведь до своей карьеры в НКВД Тимофей был тоже известным московским паханом.
— Знаешь, что я придумал на этот раз? — начал Беспалый. Он явно не желал замечать того, что его бывший начальник переминается с ноги на ногу у самого порога. — Я организую ему встречу с Рябым. Представляешь, какой будет занимательный концерт! Ты когда в Москве служил, часто ходил в театр?
— Редко, товарищ полковник.
— Да что ты говоришь? — искренне удивился Беспалый. — Такой интеллигентный человек — и не любишь театр? С кем служить приходится… А мне вот часто приходилось. — В голосе Тиши послышались трогательные нотки. — Была у меня одна краля, которая любила выводить меня на всякие премьеры. «Дни Турбиных» там и все прочее. И, знаешь, пристрастился! Я даже один раз самого товарища Сталина видел… Так вот, мне всегда нравились пьесы с эффектным финалом. Встреча Муллы с Рябым будет очень впечатляющей, и занавес опустится под громкие овации.
Беспалый, видимо, чувствовал себя злым гением, роком, который посылал главному герою всевозможные испытания, чтобы в конце длинного пути ему достался главный приз — Елена Прекрасная.
Леватый невольно улыбнулся — его умиляла склонность Беспалого к театральным эффектам. Под кителем защитного цвета, безусловно, скрывалась душа одаренного режиссера. На пьесу, поставленную Беспалым, Леватый непременно сходил бы, несмотря на всю свою откровенную нелюбовь к театру.
— Я не сомневаюсь, что так оно и будет.
* * *
Рябой, в миру Савва Волович, был не просто ссученным вором, а принадлежал к ближайшему окружению Лесовика, был его подельником и побратимом, а однажды даже сыграл роль «паровоза», взяв на себя тяжелую статью, угрожавшую Лесовику, — «гоп-стоп». Лесовик не оставил кореша в беде и отправлял сытый грев на зону, где Рябой парился вместо побратима.
Считалось, что Рябой по жизни правильный вор — он не был запачкан связями с лагерной администрацией, не ссучился и старался держаться тех неписаных законов, которые были куда крепче сталинской Конституции. Возможно, поэтому новость о том, что Лесовик заделался сукой, Рябой встретил недоверчиво — ему казалось, что скорее солнце покатится вспять по небосводу, чем Лесовик будет выторговывать себе милостыню у хозяина. Однако слушок оказался верным, и на очередном толковище воровская братва, не мудрствуя долго, приговорила прежнего кореша к деревянному бушлату.
К этому времени Лесовик уже успел окрепнуть настолько, что в своей зоне организовал сучий отряд, который пользовался покровительством начальства и всегда был готов по его указке ворваться с дубинами наперевес в воровской барак и призвать смутьянов к порядку. Именно тогда Рябой получил от Лесовика тайную маляву, в которой Лесовик предлагал отступиться от наивного взгляда на вещи и стать его союзником — ведь один раз живем! Он обещал организовать перевод кореша в «красную» зону. Лесовик сулил много: отменный харч, уважение корешей, свежих баб и едва ли не свободный выход за территорию зоны. Савва крепко задумался. И если бы воры знали, о чем помалкивает «браток», то непременно сварили бы его в кипятке, как еретика. Смертельной опасности Савва подвергался уже только потому, что носил с собой небольшой клочок бумаги с посланием своего другана, который должен был стать пропуском в новую жизнь. Через неделю, подавив сомнения, Рябой отписал Лесовику положительный ответ и незаметно переправил его куму, который, как оказалось, был в курсе дела и со своего барского места, посмеиваясь, наблюдал за моральными терзаниями кандидата в ссученные. А еще через месяц Савва отбыл с этапом в Красногорский лагерь, где смотрящим был Лесовик.
Оказавшись под началом у своего побратима, он пошел дальше Лесовика. Впрочем, если вдуматься, здесь не было ничего особенного, ученик, как правило, превосходит учителя. Именно Рябой создал штурмовые сучьи отряды, прославившиеся тем, что их отправляли на подавление восстаний в соседних зонах. Уголовники окрестили их метко — «Сука вышла погулять». Начальники соседних зон частенько прибегали к помощи сучьих отрядов, расплачиваясь с зэками живым товаром — красивыми арестантками. Не без помощи Саввы суки сумели закрепиться во многих зонах, а в некоторых устроили ворам кровавую Варфоломеевскую ночь. Прознав о подвигах Рябого, законные приговорили и его к смерти, но Савва только усмехался и говорил: «Им только детей стращать! Пугало огородное куда опаснее!»
Правда, ссучившегося Лесовика хотя и на четвертый год после приговора, но все же зарезали — это подтверждало ту истину, что угрозы законных не бывают пустыми. Позорная смерть Лесовика стала серьезным предостережением Рябому. И когда кум, ковырнув пальцем в зубах, хмуро поинтересовался, не хочет ли Рябой отомстить за смерть кореша, Савва от радости готов был его расцеловать.
Рябой отыскал в лагере почти полторы сотни отчаянных ребят, которые за шматок сала и пузырь спирта готовы были зубами перегрызть колючую проволоку. К услугам этих ребят Савва прибегал не однажды — как-то на одной зоне он сумел усмирить бунт воров, прилюдно прирезав смотрящего. В другой колонии его многочисленный отряд выполнял роль внутренней охраны — это был один из тех редких случаев, когда хозяин доверил зэкам оружие.
Но на этот раз акция должна была стать особенной: Рябой собирался не только расправиться с ворами, посмевшими убить его ближайшего друга, но и наказать строптивцев, посмевших замахнуться на идеологию ссученных.
Александровская пересылка на Сахалине, где Савва оттягивал свой очередной срок, славилась давними «красными» традициями. Дело было в том, что в эти места еще до конца войны отправляли бывших полицаев, которые умели служить любой власти. Именно они сделали уголовной среде «красную» прививку, которая неожиданно дала обильную поросль новоявленными суками, готовыми за внеочередную посылку предать воровской закон. Беда состояла в том, что путь сучьей кодлы на материк проходил через многие «черные» пересылки, а уж там правильные воры не упускали возможности пощипать перекрашенных.