— В камеру бы его ко мне, — вполголоса огрызнулся Петряк, — я бы научил его дышать почаще.
Орех явился в карантинный барак в сопровождении четырех «гладиаторов», на лицах которых отражалась решимость и готовность к действиям. Они напоминали свирепых бультерьеров, способных разорвать на части всякого, на кого укажет царственный перст их повелителя. Для них не существовало никаких авторитетов, кроме Мишки Орешина, а о Варяге они наслышаны не были.
Локалка охранялась солдатами из спецподразделения ФСБ, и своим внезапным появлением Орех давал понять, что его слово в колонии значит куда больше, чем авторитет пришлого смотрящего.
Зэки при появлении Ореха поспешно расступились. Всем еще был памятен случай, произошедший две недели назад: смотрящий колонии повелел опустить двух мужиков за то, что те посмели разговаривать с ним в пренебрежительном тоне. Сначала он влепил каждому из них по оплеухе, а потом отдал в пользование своим быкам.
Орех ступал по бараку уверенно, прекрасно зная, в какой стороне находится биндюга Варяга. У самой каморки он остановился — двое блатных встали на его пути и хмуро поинтересовались:
— Почему ты не здороваешься, Орех? В чужую хату вошел, а пидорку с головы не сбрасываешь?
— Уж не в кумовья ли вы играете, чтобы перед вами шапку ломать? — злобно пробасил смотрящий. — Где Варяг?
Вор скосил глаза в сторону — за разговором напряженно наблюдали остальные блатные. Тут Орех понял свою ошибку — глупо было являться в карантинный барак в сопровождении всего лишь четырех бойцов. Сейчас он был совершенно беззащитным. При желании блатные могли исколоть его гвардию перьями в первую же минуту ссоры.
Дверь биндюги неожиданно распахнулась, и в узком проеме показался Варяг. С минуту он внимательным и цепким взглядом изучал смотрящего и его свиту, а потом, улыбнувшись, широким жестом радушного хозяина пригласил гостя к себе:
— Проходи, Миша, а я ведь тебя ждал!
Блатные отступили на шаг, и Орех уверенно прошел вовнутрь.
Подобные встречи с глазу на глаз были правилом среди законных. Эти беседы очень смахивали на переговоры политических лидеров, когда даже ближайшее окружение не должно знать, о чем они там толкуют.
Орех неторопливо опустился на стул и осмотрелся. Каморка Варяга отличалась от всех комнат, которые он видел в колонии. Если у прочих авторитетов на стенах можно было увидеть только голых баб с растопыренными ногами, то комната Варяга напоминала уютный кабинет научного работника. На полке, у койки, стояли книги в толстых замусоленных переплетах. На дощатой стене висела картина, на которой был изображен пейзаж тундры. Картина была написана почти профессионально, и было ясно, что художник с заполярными широтами знаком не понаслышке.
— Оценил? — усмехнулся Варяг. — Я ее написал, чтобы как-то заглушить скуку. Мне разок уже приходилось чалиться за Полярным кругом. Тогда казалось, что более гнилого места невозможно отыскать на всей земле, а когда отпарился, так эти сопки мне стали по ночам сниться. Я хочу тебе сказать, Миша, что скучнее, чем на нарах, может быть разве что только в могиле.
— Я смотрю, что ты, помимо воровских ремесел, еще и кисть в руках толково держишь! — хмыкнул Орех. — И книжки от безделья почитываешь? — Он перевел взгляд на толстые тома.
Разговор получался странным.
— Все зависит от настроения. — Варяг взял с полки одну из книг. — Шопенгауэр… Слыхал о таком?
Орех широко заулыбался:
— В первой моей ходке был один немец с такой фамилией. Погоняло у него было Шоп. Круглый педик! Тот не из таковых? А может, твой философ его батяня?
— Можешь быть уверен, что твой немец просто однофамилец герра Артура Шопенгауэра. Хотя бы потому, что разминулись они лет на сто с хвостиком! Знаешь, за что мне нравится этот философ?
— За что же?
— За рацональный подход к жизни! В главном своем сочинении «Мир как воля и представление» он призывает освободиться от мира через страдание и аскетизм. Мол, все в жизни разумно. Надо только это понять. Если бы я не знал, что это сказал немецкий философ, то решил бы, что до этого додумался крепкий вор. Каждый законный обязан понять, что все в этом мире разумно. Каждый законный обязан отказаться от благ, только в этом случае он достигнет совершенства и сумеет помочь братве. А личные накопления — это такое же зло, как тяжелые колодки на ногах каторжника. — Варяг бережно поставил книгу на место, а потом вытащил другую. — Кант… Чем больше я читаю немецкую философскую классику, тем сильнее крепнет мое убеждение, что эти ребята писали свои сочинения для воров. Знаешь, на чем основывается главный принцип Канта?
— Ну и на чем же? — В голосе Ореха пробилось едва различимое любопытство.
— На понятии долга. А, каково! Это понятие долга особенно знакомо зэкам. Каждый из законных должен быть ответственным за сидельцев. Поверь мне, многого стоят идеи Канта о боге и бессмертии. Разве возможно обрести покой и чувствовать за собой правду, если не знаешь того, что на тебя падает тень Великого Присутствия? А потом, никто лучше не сказал о свободе, чем старик Кант. И если бы я не знал того, что он скончался в начале девятнадцатого века, то мог бы предположить, будто ему знакомы не только зоны Сибири, но и стены Бутырки. — Варяг бережно вернул книгу на полку, после чего извлек следующую. — Фридрих Ницше… Вор в законе всегда немного сверхчеловек, и об этом важно помнить. Ницше как никто расписал культ сильной личности. В общем-то, это идеал, к которому следует стремиться. Я бы посоветовал тебе почитать его сочинение «Воля к власти», в нем он описывает «человека будущего». Знаешь, Орех, о чем я частенько думаю? Если бы удалось обмануть время и собрать всех этих философов вместе, получился бы очень приличный сходняк!
Орех невольно улыбнулся. Он взглядом проследил за тем, как Владислав бегло полистал еще какую-то книгу, а потом аккуратно поставил ее на место.
— Не знал, что ты такой философ, Варяг!
— Сие качество у меня от бога. Так с чем ты пришел ко мне?
Вопрос прозвучал резче, чем следовало бы, и Орех отреагировал моментально:
— Совсем не для того, чтобы ты проходил со мной филосовский ликбез.
Теперь комната Варяга показалась Михаилу Орешину не такой уютной. Он подумал об охране, которая оставалась за дверью.
— Ты не кипятись, Орех. Чифирю желаешь?
Чифирь всегда способствовал взаимопониманию, и горячие глотки этого напитка могли примирить даже ярых врагов. Об этом известном свойстве крепчайшего чая знал каждый зэк.
Орех отстранил протянутую кружку и жестко произнес:
— Варяг, я пришел к тебе не для того, чтобы чифириться!
Владислав нахмурился: глубокая морщина пересекла его лоб, — вот и пошел серьезный базар.
— Ты мой гость, Орех, но, видит бог, я тоже могу потерять терпение. Так с чем ты пришел, слушаю?