Вскоре подошла машина, и мы загрузили вновь собранные мусорные кучи в её кузов. Потом пришли Коля с Сивом и принесли пиво. Мы выпили пиво и стали расходиться. А Чернова всё нет. И где этого папашку черти носят? Все вдруг вспомнили, что я у Чернова был свидетелем на свадьбе, а посему почти родственник – значит, Оленька всецело передаётся в руки законного опекуна. Я взмолился и упросил Колю разделить со мною ответственность. Дитё захныкало и сказало, что хочет кушать. На счастье остался последний кусочек шашлыка и пива на донышке. Шашлык мы дали ребёнку, а вот поить пивом сочли несколько преждевременным. Оленька пожевала шашлык, а потом уставилась на Колю. Тот как раз допивал пиво. «Пить хочу, счастлык не хочу, хочу кашки!» Кашки у нас не было.
Видим, из «травмы» Авиценна выходит. Авиценна – это Малик Халмуратов, пятикурсник с нашего Факультета. Я с ним у одного научного руководителя занимался и поэтому знал его очень хорошо. Мы замахали ему руками. Подошел Малик к нам, поздоровался и уставился на Оленьку:
– Лом, это твоя? Ты вроде холост, нагулял что ли?
– Как тебе сказать, временно моя, а вообще-то Вовки Чернова дочка. Законная.
– А-а-а…
– Авиценна, у тебя конфетка есть? Угости ребёнка!
Авиценна полез в портфель. В портфеле среди учебников торчала бутылка простокваши и на дне завалялась пара конфет. Малик протянул конфеты Оленьке. Та взяла конфетку и сказала: «Пасиба, дядя Ависен! Дайте кифичику тоже!» У Авиценны аж челюсть от удивления отвисла:
– Я ж педиатрию только что сдал – точно знаю, не положено ещё ребёнку в таком возрасте так разговаривать!
– Авиценна, да она мутант – шибко умная. Или Чернов ей какой-то препарат для усиленного развития мозга даёт – у неё мозги на три года остальной организм обгоняют.
– Да гонишь! Пусть умная, но не на три года вперёд! Так не бывает.
– А вот бывает! Спроси её что угодно, скажет как пятилетняя и не поперхнётся!
Авиценна задумался на мгновение, а потом со своим мягким узбекским акцентом твёрдо так отрезал – «что угодно» не может быть, потому что «что угодно» даже пятилетние не говорят. Мы уверены, что скажет. Малик не верит. Ну тогда спорим на трояк, что скажет! Малик достаёт зелёную бумажку и машет ей перед моим носом: «Не скажет!» Я тоже достаю три рубля: «Скажет!!!» Авиценна погладил Оленьку по головке:
– Дэвочка, а дэвочка! Скажи «муха-цокотуха» и «сульфодиметоксин»?
– Муха-каца-туха и суль-фоль-диль-мель-токсин!
Малик ещё раз погладил Оленькины волосы, отдал нам трояк с простоквашей и ушёл. Мы напоили Оленьку, ещё немного посидели и решили дожидаться Чернова возле «Лобка». Точнее мы с ребёнком будем внизу дожидаться, а Коля побежит по этажам искать заучившегося папашку. Подошли к «Лобку», а оттуда нам навстречу Чернов бежит. Мы на него в гневе: «Доколе?» А он и отвечает: «Мужики, может, понянчитесь ещё – отвезите дочь ко мне домой. Пожалуйста! Жена уже поди вернулась, а мне ещё часа три тут торчать придётся – препод заставил карты рисовать». И гад такой, на всякий случай нам ключ от своей хаты суёт и объясняет, чем ребёнка кормить, если жена ещё не вернулась. Ну ладно, не заваливать же ему практически сданный уже зачёт? Пошли мы к метро Оленьку домой везти. Перед тем как в метро зайти, как обычно решили перекурить. А папиросы кончились! Рядом с метро табачный киоск стоял. Коля стал в очередь на выигранный у Авиценны трояк прикупить «Беломорчика».
Когда Коля подошёл к окошку, очередь застыла на месте – у киоскёрши инкассаторы забирали выручку. Наконец, киоск опять открылся. Коля нетерпеливо протянул продавщице трояк: «Пачку «Беломора» и «Лигерос», пожалуйста». Киоскерша глянула на три рубля и обречённо вздохнула: «Курсантик, а мелочи у тебя нет – мне сдачу дать нечем, все деньги сдала». Мы порылись по карманам. Мелочи не было. Продавщица высыпала остатки мелких монет из своей кассы и принялась их считать. На сдачу с трояка не хватало. Тогда продавщица жалобно посмотреля на Колю и умоляющим голосом попросила: «Курсантик, на рубль возьми лотерею «Спринт», вдруг там тебе выигрыш!» «Спринтом» называлась только что вышедшая новая лотерея, выигрыш там узнавали сразу – он был напечатан на внутренней стороне хитро свёрнутого билета, для верности скреплённого специальным металлическим колечком. Киоскёрша положила билетик в чашку на кучу собранной мелочи. Коля гневно глянул на эту горку и разразился гневной тирадой: «Я с государством в азартные игры не играю – рубль давайте!» Что ж, хочешь рубль – жди. Как назло, у мужика, стоящего за Колей, тоже мелочи не было, киоскёрша и ему предложила билет, лежащий на тарелочке. Мужик похмурил брови, а потом махнул рукой, взял билетик и тут же разорвал его.
Киоскёрша без особого интереса бросила привычную фразу: «Ну, в следующий раз повезёт». Мужик никак не прореагировал и стоял не шевелясь, впившись глазами в билет. Киоскёрша поняла, что тут что-то не ладно, и высунулась из окошка, а мы заглянули мужику через плечо. На развёрнутом билете красивыми буквами было напечатано «Ваш выигрыш – автомобиль «Нива». Для получения выигрыша или его денежного эквивалента обратитесь в ближайшее отделение Сбербанка СССР». Вот это да! Мечта советского человека – малолитражный отечественный внедорожник, и уже в чужих руках. Коля сглотнул слюну и грозно произнёс: «Мужик, это мой билет! Давай его сюда!!! Мне первому дали!» Мужик медленно поднял глаза, судорожно зажал билет в руках и со всей силы припустил прочь от киоска. Киоскёрша заверещала ему вслед: «Гражданин, гражданин! Куда же вы?! А сигареты? А сдачу?» Мужик побежал ещё быстрее и не оборачиваясь крикнул: «Курсанту отдайте!»
Коля со слезами на глазах рассовал по карманам «трофейные» сигаретные пачки, ссыпал сдачу от убежавшего счастливца. Настроение упало, даже Оленька поняла, что дядя Миля только что совершил непоправимую глупость. Я уже устал её таскать и передал ребёнка Коле. Она смиренно замерла у него на руках, скорчив обиженную рожицу, вот-вот готовая расплакаться. Мы, чтобы не обкуривать ребенка табачным дымом, перекурили в сторонке по-очереди и медлено поплелись в метро. На эскалаторе Оленька ещё крепилась, а вот как сели в вагон, громко расплакалась. Причём такими стрёмными для нас словами: «Ой, где же моя мамочка! Ой, папочка, ой, папочка! Ой, где же моя мамочка!» Народ вокруг нисколько не сомневаясь, что Коля и есть её «папочка», сочувственно вздыхал и пытался Оленьку успокоить. Коля, чтоб развеять всякие подозрения, достаточно громко сюсюкал ей, что сейчас папочка привезет Оленьку к мамочке. Оленька перестала реветь и серьёзно уставилась на Колю: «Ты сёдня и деньги и масыну потеяй! Молси поэтому!» И я, и Коля, и пассажиры ещё раз удивились необыкновенному ребёнку. А потом Коля излил душу случайной попутчице – рассказал историю с лотерейным билетом сидящей рядом бабке. Бабка повздыхала и на прощание бросила Коле: «Зато у тебя ребёнок очень умный, а Бог если где-то даёт, то где-то берёт! Так что не расстраивайся, солдатик!»
Мадам Черновой дома не оказалось. Пришлость лазить по шкафам и холодильнику, искать овсянку и молоко, чтобы сварить ребёнку кашу. Наконец Оленька поела и почти сразу уснула – субботники утомляют всех, включая младенцев. В холодильнике мы нашли полбутыли водки и решили, что Чернов на нас не обидится, он наш должник, а нам выпить для успокоения нервов не помешает. Мадам Чернова заявилась как раз в тот момент, когда Коля, подняв стакан, стоял в пафосной позе, желая «цирроза печени, острого панкреатита, камней в почках и прободной язвы желудка тому козлу и чмошнику, что убежал с его машиной». Увидев нас на кухне, Чернова поинтересовалась, где её муж. «Лен, да ты не переживай – сегодня за него одного нас двое!» Ленка побледнела и мигом побежала в комнату к ребёнку. Оленька мирно спала, сытая, довольная и переодетая во всё чистенькое. Ленка вернулась на кухню, спросила, что ребенок кушал, как писал и какал, а потом, уже окончательно успокоившись, выслушала наш рассказ о последнем курсантском субботнике. История с лотерейным билетом даже её проняла. Она достала маленькую рюмочку и чисто символически капнула туда водки: «Ну, Коля, машину ты потерял. Так выпьем же, чтобы тебе в жизни нашлось что-нибудь получше, чем новая «Нива». Миля, скажи честно, ты что хочешь иметь?» Коля не на шутку задумался и произнёс: «Оленьку! Не твою, конечно, но такую же».